Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит

Полагают, что доступ в самую цитадель антихриста раскольники обрели благодаря царице Прасковье Федоровне, вдове Ивана Алексеевича, старшего брата Петра. Она была особой набожной и охотно окружала себя разными божьими людьми и странниками. Имеются свидетельства о контактах Прасковьи Федоровны с раскольниками из Выговской пустыни. Когда Екатерина Великая в 1771 году разрешила староверам основывать общины для борьбы с охватившей город эпидемией чумы, они моментально появятся именно здесь под названием Преображенского и Рогожского кладбищ, что, вероятно, стало лишь легализацией существовавших прежде центров раскола.

В силу жестоких гонений или ущемления в правах многие предпочитали не афишировать своей принадлежности к староверию, поэтому удобоваримой статистики у нас нет. К тому же раскольники с большим недоверием относились к идее любой переписи, в которой им виделась «запись в число» Антихриста. В свою очередь, официальная Церковь и местные власти, по русскому обыкновению, стремились занижать количество раскольников, дабы не навлечь на себя негодование Петербурга за попустительство еретикам.

Крупный знаток раскола, профессор Зеньковский, полагал, что в XIX – начале XX века от 20 до 30 % русских либо были староверами, либо религиозно тяготели к ним. Между тем перепись 1897 года показала всего около двух миллионов старообрядцев. Считается, что речь идет о десятикратном занижении реальных цифр, тем более что в поле зрения официальной статистики даже в пору относительной веротерпимости попадали в основном старообрядцы-поповцы. Беспоповцев просто было трудно отследить в силу того, что они отправляли свои обряды тайно.

Староверие действительно было невидимой страной. В 1847 году в «Записках замоскворецкого жителя» Александр Николаевич Островский, тогда еще малоизвестный литератор, признался, что собирается писать о «стране, никому до сего времени в подробности не известной и никем еще из путешественников не описанной». Вергилием Островского стала его первая жена – московская мещанка из староверов. Впрочем, сам Островский не решится напрямую говорить о конфессиональной принадлежности своих героев – ведь в николаевское царствование, когда будущий драматург начал свое творчество, было предпринято последнее крупное наступление на раскол.

Симптоматично, что первую в нашей литературе панораму старообрядческой жизни создаст бывший чиновник МВД Павел Иванович Мельников-Печерский, автор русской саги о Форсайтах – романов «В лесах» и «На горах» (70–80-е годы XIX века). Кто еще мог в России представлять себе реальное положение дел в невидимой стране, кроме чиновника МВД?!

Впрочем, оставаясь невидимой, эта страна довольно скоро сделалась весьма влиятельной. В конце XIX века министр финансов Вышеградский отмечал, что старообрядцы «в российском торгово-фабричном деле – великая сила; они основали и довели нашу заводскую промышленность до полнейшего совершенства и цветущего состояния». Экономический взлет невидимой страны стал возможен благодаря усилиям правительства Екатерины Великой. Она не только продолжила политику веротерпимости Петра III, но фактически уравняла раскольников в правах с другими подданными империи: была ликвидирована Раскольничья контора, староверы перешли в юрисдикцию обычных судов; императрица отменила двойную подушную подать, которой раскольников обложил еще Петр I, разрешила принимать их свидетельства в суде и допустила к выборным должностям. Впервые в русской истории Екатерина запретит употреблять даже сам термин «раскольники», впрочем, в отличие от других ее решений это не возымеет силы фактически до начала XX века.

Существенную роль в формировании староверческого капитализма сыграли указы Екатерины II по поддержке частной инициативы и либерализации предпринимательства. Хотя они были адресованы всей стране, максимальные выгоды из решений правительства сумели извлечь именно староверы. В этом заключается одна из самых больших загадок русской истории нового времени. Как отброшенные на обочину истории фанатики, ведущие замкнутый образ жизни, отвергающие окружающий их мир антихриста, сумели стать ведущей силой капиталистической модернизации России?

Староверы не только вели более рациональное хозяйство, значительно активнее включались в торговлю и промышленность, но и по зажиточности сильно обгоняли никониан. Причем отличия наблюдались даже на уровне крепостных крестьян. Так, крепостные староверы гомельской вотчины графа Румянцева в 30-е годы XIX века выделялись предприимчивостью: «много между ними фабрикантов, мастеровых и торгашей». Помещики вообще охотно переводили староверов на оброк – фиксированный процент от самостоятельной хозяйственной деятельности, – тогда как никониане в основном отбывали барщину, то есть обрабатывали барские земли.

По данным за 1850 год, староверы официально составляли лишь 5 % населения Москвы, то есть абсолютное меньшинство, тем не менее в гильдейском купечестве их насчитывалось до 15 %. Еще выше была концентрация староверов в промышленности. К 30-м годам XIX века можно говорить о преобладании староверов в целых секторах экономики Первопрестольной. Так, из 17 текстильных фабрик Лефортовской части 12 принадлежали староверам. Характерно, что именно староверы превратят Лефортово из имперского квартала в первый рабочий район Москвы. К 1870 году доля старообрядцев составляла свыше 34 % в бумаготкацкой промышленности Московской губернии и 75 % – в Москве, а в шерстоткацкой – 63 % в Москве, свыше 42 % в губернии и 40 % по России в целом. В Калужской губернии у старообрядцев было 90 % фабричного бумаготкацкого, во Владимирской – 37 % прядильного производства.

Уже в конце XVIII века Стародубье и Ветка становятся мощным центром капиталистического хозяйства с применением вольнонаемного труда. Здесь расцветает текстильная промышленность, ведется широкая, в том числе международная, торговля. В старообрядческих посадах, слободах и городах этого региона во второй трети XIX века проводилось ежегодно по 3–5 ярмарок с оборотом до 40 тысяч рублей.

В Поволжье старообрядцы доминировали на Сызранской хлебной пристани, в судоходстве по Волге, на Макарьевской, а затем Нижегородской ярмарке. К концу 50-х годов на Нижегородской ярмарке реализовывалось продукции на 57 млн рублей, это примерно как ежегодный оборот всех лавок и магазинов Москвы. По свидетельству современников, вся торговля и промышленность Нижегородской и Ярославский губерний полностью контролировались староверами. В Западной Сибири большинство купцов второй половины XIX века вышли из старообрядческой среды, в Алтайском крае – 15 %. И так далее и тому подобное.