Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит

России досталось православие – доктрина, выращенная под то, чтобы быть частью государственной машины. Православие оказалось настолько пластичным, что смогло интегрироваться даже в коммунистическую империю и желать многие лета самым жутким гонителям христианства в истории. Только здесь Сталина, современного Нерона, могут поместить на икону не в качестве арт-жеста, по приколу, а из какого-то мазохистского раболепия перед величием власти.

Меня не удивляет, что патриарх Кирилл продолжает традиции русского православия и готов освятить любую идею Администрации президента. Меня не удивляет и попытка либералов-мирян учить Церковь, как ей следует жить. И уж тем более не удивляет попытка государственников обвинить либералов за это в экстремизме, то есть в подрыве государственного строя. Все это – проявление одной и той же древней болезни нашей страны. Здесь все кесарево. И непонятно, есть ли у нас что-то божье, кроме копеечных свечек.

Только очень поверхностный наблюдатель сочтет «квартирный вопрос» мелкотемьем. Именно он отражает всю драматургию русской жизни XX века.

– Столовых нет ни у кого в Москве.

– Даже у Айседоры Дункан!

– И где же я должен принимать пищу?

– В спальне!

– Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а в ванной режет кроликов. Может быть. Но я – не Айседора Дункан. Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной!

Булгаков ввел «квартирный вопрос» в большую литературу, добавив его к другим проклятым русским вопросам: «кто виноват?», «что делать?» и «кому на Руси жить хорошо?». Именно этот самый мещанский из проклятых вопросов отражает всю драматургию русской жизни XX века с его национализациями, экспроприациями, уплотнениями, раскулачиваниями, депортациями.

Блестящая часть дореволюционного русского общества лишилась наследственных домов. Память об утраченной родине в Выре и Рождествено стала для Владимира Набокова, так и не купившего себе другого дома, ключевой темой творчества. Булгаков тоже отдал дань этому аристократическому аспекту «квартирного вопроса» устами Лариосика: «…Кремовые шторы… за ними отдыхаешь душой… забываешь о всех ужасах гражданской войны. А ведь наши израненные души так жаждут покоя…» Этот «покой» для Булгакова навсегда будет связан с воображаемым домом: «Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он поднимается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом». В бездомной стране коммуналок, углов, бытовок и бараков так и выглядело счастье.

Отсутствие своего дома – не только следствие масштабной миграции населения из деревни в города. Эту миграцию так или иначе пережили все развитые страны, но нигде, кроме России, «квартира с двумя спальнями» не значит, что в квартире две комнаты. Гостиная подразумевается по умолчанию. Европейское сознание не принимает смешения частного, интимного, и публичного, открытого всем. «Квартирный вопрос» в России – часть того грандиозного эксперимента, который коммунисты поставили над человеком с целью вытравления частнособственнического инстинкта, вообще всякого частного инстинкта. Государство давало понять, что у советского человека нет и не может быть частной жизни. Фактически это была главная советская экспроприация.

Новоевропейский дом в целом сложился к XVII веку и отражал растущее представление об автономии личности, о ценности индивидуального, достоинстве человека. Именно тогда возник дом, каким мы его знаем по «Собачьему сердцу». Он был не только зонирован по принципу частное – публичное, но и максимально диверсифицирован, чтобы все эпизоды быта были пространственно отделены друг от друга. По сути, появление столовой – революция не менее масштабная, чем современная ей английская, закончившаяся казнью короля Карла I. Она свидетельствовала о качественном скачке в сознании человека, ощутившего потребность превратить прием пищи – действие физиологическое, животное – в утонченный ритуал, подчеркивающий отличие человека от хищников, акцентирующий в нем достоинство. «Столовых нет ни у кого в Москве» означало возвращение в прошлое, предшествовавшее гуманизму и просвещению, которые ставили личность в центр мироздания. Теперь личность не значила ничего.

Характерно, что развал Советского Союза начался в головах в 1960–1980-е, когда происходило массовое жилищное строительство и отдельная квартира перестала быть недосягаемой роскошью. Люди собирались компаниями на своих кухнях – вновь обретенном частно-публичном пространстве, которое соответствовало и столовой, и салону. Там пили, главным образом водку, пели, главным образом Высоцкого и Окуджаву, рассказывали анекдоты, главным образом про Брежнева и Василия Ивановича, читали стихи, главным образом Цветаевой и Ахмадулиной, влюблялись и ссорились. С позднесоветской кухни началось выздоровление страны.

Под конец 2013 года Россию сотряс чемоданный скандал. Один из самых почитаемых мировых брендов – Louis Vuitton – воздвиг на Красной площади огромный павильон в виде чемодана. Он был выполнен по эскизам подлинного сундука, заказанного в начале XX века князем Владимиром Орловым, генералом, флигель-адъютантом и участником Олимпийских игр 1900 года (вторых по счету). Отсюда его инициалы – P.W.O. и российский триколор. Внутри этого фантастического арт-объекта должна была разместиться выставка, посвященная историческому багажу, в том числе заказанному именитыми российскими путешественниками. Предполагалось, что доходы от продажи билетов пойдут на поддержку фонда Натальи Водяновой «Обнаженные сердца». Но всего этого не случилось. Некая общественность возмутилась неуместностью сундуков в сакральных местах, особенно если есть подозрения, что это как-то связано с пиаром и продажами. Мы же выше всей этой суеты. Это не мы отстояли полжизни в очередях за колбасой, не мы фарцевали, не мы варили джинсы, и это, конечно, не мы набрали потребительских кредитов на 8,8 триллиона рублей. Это были геи и мигранты. Кто же еще?! Мы, православные, молимся, постимся и ходим во власяницах.

Нужно отметить, что сакральной Красную площадь сделали коммунисты, а до этого она почти 500 лет как раз и была связана с пиаром, продажами и тем, что в Средние века считали «артом». Первое название Красной площади – «Пожар». В конце XV века выгорел лепившийся к кремлевской стене торговый посад и власти решили образовать на его месте площадь как из соображений противопожарной безопасности, так и для лучшего обстрела. Огромное пустое пространство сразу же было занято торговцами. Власти пытались бороться с самостроем, а потому по границам площади поставили постоянные торговые ряды – лавки, соединенные аркадами, архитектуру которых в целом повторяют нынешние ГУМ и Средние торговые ряды. Красной, то есть красивой, площадью, бывший Пожар стал уже в XVII веке, когда Спасскую башню увенчал нарядный шатер. Впрочем, площадь и тогда оставалась местом торговли и нехитрых народных развлечений – балаганов, казней и порок. Со временем кровавые забавы закончились, но еще в начале XX века здесь торговали вразнос и ходил трамвай.