Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир

Теперь для Уилкса началась вторая часть его долгой и выдающейся карьеры, в которой вольнодумный демагог развился в очень эффективного лондонского политика, а затем и в мэра Лондона. Он все еще продолжал наносить мощные удары в защиту свободы. Он предотвращал случаи давления на присяжных, выступал против смертной казни и отменил принудительный набор во флот. Он также способствовал устранению древнего барьера между прессой и общественностью, запрета на информацию о парламентских слушаниях. Вся та ожесточенность, которая сопровождала выборы в Мидлсексе, способствовала быстрому развитию политической печати, но еще со времен первого печатного станка Кэкетона существовал запрет на сообщения из парламента. Деловые люди города сочли это вопиюще нелиберальным. Это выглядело как попытка королевской власти не дать им узнать, что делается от их имени.

Уилкс, всегдашний защитник радикалов из Сити, организовал кампанию протеста против этой практики. Разные типографии начали нарушать закон и печатать подробные отчеты о том, что происходит в парламенте. Как и предвидел Уилкс, арестовывать печатников были направлены королевские курьеры, в частности некто по имени Миллер. Когда он явился, чтобы выполнить долг, его арестовал внезапно появившийся констебль.

Этого несчастного Миллера отвели к лорду-мэру Сити, некоему Брассу Кросби, собутыльнику Уилкса, который вышел в ночной рубашке и объявил, что никакая сила на земле не сможет хватать гражданина лондонского Сити без согласия магистрата. Король пришел в ярость и потребовал, чтобы лорд-мэра и еще одного советника бросили в Тауэр. Но Уилкс… ну, в общем, его величество наконец получил урок.

Четэм сообщил, что «его величество больше не будет иметь никаких отношений с этим дьяволом Уилксом». Это стало очередной главой в основном конфликте столицы: между городами Лондоном и Вестминстером, между желаниями деловых людей и (в данном случае) реакционными устремлениями короны.

Уилксу снова удалось заручиться поддержкой толпы. Она напала на экипаж лорда Норта и практически разнесла его в щепки, а он сидел внутри. Министры неохотно согласились с правом Сити читать парламентские отчеты. Уилкс помог утверждению важнейшей демократической свободы, хотя в наши дни реальная парламентская борьба идет не за то, чтобы сохранить содержание дебатов в тайне, а за то, чтобы убедить газеты вообще хоть что-нибудь написать.

Мэрство Уилкса проходило отлично, он устраивал различные балы и приемы в залах Мэншн-хаус, где Полли, знавшая несколько языков, играла роль первой леди. Как всегда, он залез в долги, а когда он залезал в долги, Уилкс использовал свою обычную тактику. Он в очередной раз пошел на выборы в парламент и в 1774 году был без борьбы избран, после чего одновременно служил парламентарием и мэром Лондона. Теперь Уилкс регулярно выступал с речами, тщательно подготовленными и полными либерального идеализма. Он осуждал выборы в «гнилых местечках», где можно было легко манипулировать избирательскими предпочтениями, и выступал за то, чтобы придать больше веса многочисленному населению Лондона — лозунг, который актуален и сегодня.

В 1776 году он первым из парламентариев призвал к общему избирательному праву для всех мужчин, и богатых и бедных. «Любой ограниченный в средствах мастеровой, беднейший крестьянин и поденщик имеет важные права, относящиеся к его личной свободе, — говорил Уилкс группке дремлющих парламентариев. — Правительство создано для пользы тех масс людей, которыми оно управляет, — завершил он свое выступление. — Они, эти люди, являются непосредственным источником власти». Увы, этот благородный законопроект был отвергнут нестройными криками при устном голосовании. Но Уилкс на годы обогнал французов, которые ввели всеобщее (для мужчин) избирательное право только после своей революции 1792 года. Он эффективно начал кампанию за расширение избирательного права, которая закончилась только в 1928-м обеспечением права голоса для женщин. Он оказался прав по вопросу голосования, и он оказался прав по вопросу Америки и ее борьбы за независимость. Во многом она была превосходным поводом для Уилкса, позволившим ему выступать за свободу и нападать на правительство Георга III.

«Прекратите называть это мятежом, — предупреждал он парламентариев в 1775 году. — Если правительство не попытается понять чувства американцев, весь континент будет отчленен от Великобритании, и падет гигантский купол огромной империи». Его речь была опубликована в американской The Boston Gazette. В апреле 1775-го он собрал подписи двух тысяч своих сторонников, радикалов из Сити и членов гильдий, которых больше заботили свобода торговли и низкие налоги, чем «суверенность» над Америкой. Капиталисты с готовностью подписывали «петицию» Уилкса, в которой он обвинял короля в «попытке установить неограниченную власть над Америкой», и, явно унижая министров, Уилкс воспользовался правом лично подать петицию королю.

Впервые эти два антагониста смотрели один другому глаза в глаза, по крайней мере, насколько это позволяли особенности зрения Уилкса. Испытанный бунтовщик низко поклонился и с выражением полнейшего почтения вручил свою оскорбительную петицию в монаршие руки.

Позднее Георг III говорил, что «он никогда еще не видел такого хорошо воспитанного лорда-мэра», тем не менее он немедленно изменил протокол, чтобы такая сцена не могла повториться. К концу года Уилкс стал настолько рьяным в своих проамериканских симпатиях, что его подозревали в прямой измене и активном соучастии в создании сообщества по сбору денег на оружие для американцев.

В ноябре 1777 года он осудил войну в Америке как кровавую, дорогую и бесполезную. «Людей не обращают в свою веру, сэр, силой приставленного к груди штыка», а в 1778 году, когда дела у несправлявшихся британцев пошли уже совсем плохо, он просто испепелял власть. «Целый ряд унизительных поражений вполне достаточен, чтобы убедить нас в абсолютной невозможности покорения Америки силой, и боюсь, что мягкие средства убеждения также не будут успешны». Это не демагогия.

Как всегда во время войны, публика начала выступать за «своих парней» — то есть «за наших», и Уилкс несколько утратил популярность из-за своей позиции. Если вам нужны дополнительные подтверждения его неукротимой готовности следовать логике свободы, взгляните на эти его замечания в ходе обсуждения положения католиков. «Я, сэр, не преследовал бы даже атеистов… Я хотел бы видеть стоящими по соседству с христианским храмом, рядом с его готическими башнями, минарет турецкой мечети, китайскую пагоду, еврейскую синагогу да еще и храм солнца…»

Здесь, в вопросе религиозной терпимости, можно видеть, что было особенно важно для Уилкса. Когда речь зашла о преследовании католиков, его гораздо больше интересовала реальная защита свободы, а не одобрение толпы.