Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир

Паралимпийские игры, по всеобщему признанию, были лучшими и самыми драматичными за всю историю Игр, со своими собственными звездами и рекордсменами. В моем детстве, сорок лет назад, невозможно было себе представить огромную толпу лондонцев, искренне и страстно поддерживающих спортсменов с протезированными конечностями. Это тоже шаг вперед. Да, разумеется, Танни Грей-Томпсон (член парламента, телеведущая, инвалид-колясочник с детства, чемпион, общественный деятель) скажет мне, что еще далеко не все сделано, но прогресс очевиден.

Горячность и доброжелательность лондонцев во время Игр позволила лучше узнать Лондон. Это во многом английский город. Здесь «самые английские» пабы, и сады, и божественные парки. Здесь строители оценивающе свистят женщинам, пассажиры с фаталистическим видом едут на верхней площадке раскачивающихся красных автобусов, здесь пригородные торговые ряды с яркими виниловыми вывесками с рекламой карри или жареных цыплят, здесь водители такси тихо бранятся себе под нос, и церковные колокола, которые и сейчас звонят в воскресное утро с вершины 150 прекрасных башен, что возвышаются над знакомыми, мощенными гранитом и песчаником тротуарами, еще мокрыми от ночного дождя.

Лондон — столица Англии, Британии и Соединенного Королевства. Но Олимпиада напомнила нам, что это еще и глобальный город. Когда сюда прибыли спортивные делегации, оказалось, что 50 стран имеют местные группы поддержки в лице диаспор, числом более 10000 человек каждая. Другого подобного города не существует, кроме, пожалуй, Нью-Йорка. В этом смысле Игры были метафорой или продолжением той функции, которую Лондон выполнял на протяжении последних столетий: арены, стадиона, площадки, где могут встретиться, конкурировать, делать себе имя талантливые люди.

В бурной реакции лондонской толпы, исполненной яростного и удивительно неагрессивного британского патриотизма, который проявляли представители всех рас и этносов, мы увидели, как этот город встречает людей и делает их своим достоянием. Вот это и есть достойная и надежная городская культура — принять людей со всего мира и сделать их лондонцами по языку, акценту, преданности и даже по чувству юмора. В этом — дух Лондона.

Они всё прибывают, как прилив надвигаясь на меня по мосту.

Солнце, ветер, дождь, снег или слякоть, они всё идут. Почти каждый день я проезжаю на велосипеде мимо них, когда они выходят набегающими волнами, шеренга за шеренгой, со станции метро «Лондонский мост» и шагают, шагают, шагают вдоль по широкой 239-метровой мостовой, что ведет через реку к местам их работы.

Чувство такое, будто я провожу смотр почетного полка марширующих на работу жителей лондонских пригородов, и, когда я прохожу мимо по изъезженному автобусными колесами асфальту, кто-то из них как будто случайно выполняет равнение налево — и тогда меня приветствуют улыбкой, а иногда незлобивым ругательством.

Кто-то говорит по телефону, кто-то беседует со спутником или что-то отмечает в бумагах. Мало кто бросит взгляд на окружающую красоту — а взглянуть есть на что: слева — сверкающие башни Сити, справа — нормандская Белая башня лондонского Тауэра, орудия крейсера «Белфаст» и злые зубчатые башни Тауэрского моста, а под ними — бурлящие водовороты реки, то зеленой, то бурой, в зависимости от времени дня. Но чаще всего они идут сжав зубы, а в глазах — пустой, обращенный вовнутрь взгляд людей, сошедших с автобуса (метро или поезда), у которых впереди трудный день и надо собраться, как перед боем.

Это зрелище, если помните, приводило в ужас Т. С. Элиота. «Толпа течет по Лондонскому мосту, такая огромная, — писал этот чувствительный банкир, обращенный в поэта. — Не ожидал, что смерть пощадила столь многих», — стонал он. И вот спустя девяносто лет после галлюцинаций Элиота поток людей стал еще больше. Когда я проезжаю мимо этой мостовой вне часа пик, я вижу, как она выцвела и стерлась от топота тысяч ног, и даже жевательная резинка не выдерживает тяжелой поступи этой орды.

Со времени апокалиптического кошмара Элиота толпа изменилась. Сегодня в ней шагают тысячи женщин в кроссовках, а в сумочках у них — туфли на шпильках. Мужчины идут с рюкзаками, а не с портфелями, никто из них не носит котелка, и редко кто курит сигарету, не говоря уже о трубке. Но топают они все туда же, цель их поездки не изменилась, а прибывают они в невиданных ранее количествах.

Автобусы Лондона перевозят сегодня больше людей, чем когда-либо за всю историю. Метро намного длиннее, чем раньше, больше людей ездит на поездах. Было бы здорово, если бы они предпочли общественный транспорт и отказались от своих машин, — но парадокс в том, что количество личных автомобилей на дорогах также увеличилось, и количество велосипедов тоже выросло — на 15 % за год.

За двадцать лет революционного развития информационных технологий обнаружилось только одно стопроцентно точное предсказание, которое не сбылось.

Нам говорили, что мы будем сидеть на кухне у себя в Доркинге или Дорсете — и работать при этом в своем компьютерном офисе, используя «информационные суперхайвеи». Считалось, что видеосвязь сделает встречи ненужными. Какая чепуха!

Как бы мы ни изощрялись на тему «что людям нужно и что не нужно», они, люди, просто хотят встречаться с другими людьми лично. Я оставлю детальный анализ антропологам, но попробуйте перейти на «удаленную работу» хоть на недельку — и вы сразу поймете, что это совсем не то, о чем мечталось.

Очень скоро вам станет тошно от бесчисленных чашек кофе, блуждания в интернете и походов к холодильнику за очередным куском сыра. А есть и более глубокие причины этому упрямому желанию людей обнюхивать друг друга у офисного кулера. Как доказал гарвардский экономист Эдвард Глезер, переезд в город настолько же обоснован во времена информационной революции, как и во время индустриальной.

К тому времени, когда я на велосипеде возвращаюсь домой, утренние толпы в большинстве своем уже протопали в обратном направлении. Словно какая-то гигантская глубоководная медуза, Лондон исполнил свой потрясающий ежедневный дыхательный акт — втянул в себя миллионы людей с 7 до 9 утра, а затем с 5 до 7 вечера мощно выдохнул их обратно в пригороды и ближние графства. Но путь домой уже не такой прямой — он зигзагообразный. Нужно заглянуть в пабы, клубы и бары, и, когда я вижу на тротуарах толпы выпивох — клубки людей, распадающиеся и вновь собирающиеся словно в медленном танце, — я понимаю, почему город так легко побеждает пригород. Все дело в богатстве возможностей.