Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир

На эскалаторе метро можно обменяться с кем-нибудь взглядами Данте и Беатриче, можно пролить чей-то кофе и предложить купить другой взамен, можно извиниться, когда вам наступили на ногу, можно спутать поводки ваших собак, а можно просто столкнуться с кем-то на тротуаре. Можно даже воспользоваться объявлениями о знакомствах в вечерней газете или (мне кажется, такое еще случается) можно предложить кому-нибудь выпить за ваш счет. Все это брачные ритуалы человека как вида, и все они статистически имеют больше шансов на успех именно в городе, потому что здесь больше потенциальных партнеров и выбор лучше, а цена ошибки — гораздо ниже.

Столичный город похож на громадный многонациональный реактор, в котором мистер Кварк и мисс Нейтрино движутся быстрее, чем где-либо еще, и их столкновение друг с другом приводит к замечательным последствиям. Речь не просто о любви или воспроизводстве. Речь об идеях. О перекрестном опылении, которое с большей вероятностью случается в огромном суперрое пчел, чем в нескольких разобщенных ульях.

Сейчас я скажу то, чего от меня ждут. Я, конечно, понимаю, что многие великие города претендуют на первенство каждый по-своему, и, хотя сейчас стало крайне модно мрачно высказываться о западной цивилизации, я позволю себе осторожно заявить, что Лондон является, пожалуй, самым культурно, технологически, политически и лингвистически влиятельным городом за последние пять столетий. Я даже думаю, что мэры Парижа, Нью-Йорка, Москвы, Берлина, Мадрида, Токио, Пекина или Амстердама не будут придираться, если я скажу, что, после Афин и Рима, Лондон является третьим городом по воздействию на ход истории.

По всему миру похожие толпы шагают на работу по похожим тротуарам с одинаковым выражением мрачной готовности к экономической конкуренции. Они одеты в лондонское изобретение — темный костюм (пиджак, брюки, галстук), носить который первыми стали денди XVIII столетия, а окончательно утвердили викторианцы. Они ездят на устройствах, которые были изобретены или разработаны в Лондоне: на поездах метро (первая линия Паддингтон — Фарингдон, 1855 г.), или на автобусах, или даже велосипедах, которые если и не были изобретены в Лондоне, то именно здесь обрели популярность.

Если они только что сошли с самолета, то вели этот самолет в небе авиадиспетчеры на языке, возникшем в современном виде в Лондоне времен Чосера.

Перед тем как войти в универмаг (его здание появилось в современном виде на Оксфорд-стрит в 1909-м), они пользуются банкоматом (изобретен в Энфилде в 1967-м). Придя домой, они, вероятно, завалятся перед телевизором (первый экземпляр которого заработал в комнате второго этажа над помещением, где теперь бар Italia на Фрит-стрит в Сохо, в 1925-м) и будут смотреть футбол (правила которого были написаны в пабе на Грейт-Куин-стрит в 1863-м).

Я мог бы долго продолжать это восторженное перечисление лондонских технических инноваций, от пулемета до интернета и до рынка фьючерсов на вина «Шато О-Брион». Но у этого города есть заслуги и в духовной сфере, и в идеологической. Когда миссионеры англиканской церкви проповедовали в Африке, они несли с собой Библию короля Джеймса — шедевр, переведенный в Лондоне. Когда американцы основали свою великую республику, их отчасти вдохновляли антимонархические лозунги лондонских радикалов. А ведь во всех концах света правительства хотя бы на словах приветствуют парламентскую демократию и права человека, за которые Лондон ратует как никакой другой город.

В столице Англии зародился дарвинизм. А также и марксизм. А если на то пошло, то и тэтчеризм, и анархо-коммунизм Петра Кропоткина, жившего в Бромли.

Империя — обширные розовые пятна на всех континентах карты мира — вот что позволило Лондону влиять на весь мир, через кембрийский взрыв викторианских технологий и энергии. Но империя явилась не вдруг и не случайно — не по счастливому совпадению Лондон в 1800 году стал самым большим и влиятельным городом на планете. Имперская эпоха сама по себе стала продуктом столетий эволюции, и викторианцы унаследовали целый конгломерат преимуществ: замечательно гибкий язык, владение банковским делом, высокий профессионализм в мореходстве, стабильную политическую систему — все, что было заложено предыдущими поколениями лондонцев.

Большой город дает человеку шанс найти партнера, деньги и еду, а кроме того, есть еще кое-что, зачем талантливые люди едут в Лондон, нечто более дорогое человеческому сердцу, чем даже деньги… и это — слава.

Именно вечная гонка за славой и престижем побуждала лондонцев жертвовать больницам, писать великие пьесы и решать для флота проблему долготы. Как бы вам ни нравилось ваше местожительство, невозможно стать известным, сидя где-нибудь в деревне, — что тогда, что теперь. Нужны люди, которые оценят то, что вы сделали, нужен зал для аплодисментов, и, что важнее всего, — надо быть в курсе, чем занимаются другие.

Только в городе люди с амбициями имеют необходимые возможности, чтобы подслушать, позаимствовать или просто уловить идеи других, а затем сплавить их со своими и выдать что-то новое. А менее амбициозным он дает шанс симулировать активность, чтобы нравиться работодателю в надежде избежать пинка под зад — ведь если кто-то работает «удаленно», боюсь, и выгнать с работы его гораздо легче.

Это лишь некоторые из причин, почему люди предпочитают не сидеть дома со своим котом. Те же причины вызывают марш мигрантов по Лондонскому мосту. Веками люди едут в Лондон не в поисках нефти или золота или другого материального богатства — ведь в Лондоне нет ничего, кроме глины и грязи эпохи плейстоцена, — они едут в поисках друг друга и возможности потягаться друг с другом. Эта гонка за престижем часто порождает вспышки гениальности, которые двигают вперед этот город, а иногда — и все человечество.

Если бы вы попали в Лондон 10 000 лет назад, вы бы обнаружили то же самое, что и в любой другой болотистой дельте любой европейской реки. Может, вы бы увидели случайно заблудившегося мамонта на грани вымирания, но не людские поселения. И в последующие 10 000 лет почти ничего не изменилось.

Цивилизации древнего Вавилона и индийского Мохенджо-Даро расцвели и пали. Фараоны построили пирамиды. Пропел свои эпосы Гомер. Мексиканские запотеки изобрели письмо. Перикл украсил Акрополь. Китайский император призвал к жизни свою терракотовую армию, Римская республика пережила кровопролитную гражданскую войну и стала империей, и только в Лондоне стояла тишина — разве что олень пробежит за деревьями.

Темза тогда была почти в четыре раза шире, чем теперь, и гораздо медленней, но едва ли здесь можно было обнаружить хоть один плетеный каяк. Когда пришло время Христу проповедовать свое учение в Галилее, тогда, наверное, уже появилось несколько протобританцев, живших в дикости и наготе. Но лондонцев еще не было. На месте сегодняшнего города не существовало большого или хотя бы постоянного поселения, потому что не было возможности обосноваться — ведь для этого требовалось важнейшее звено транспортной инфраструктуры, которым я сегодня пользуюсь каждый день.