Вадим Долгов - Потаенная жизнь Древней Руси. Быт, нравы, любовь

Чаще всего, видимо, игра велась на деньги (или любой другой выигрыш), что в конечном итоге и предопределило, с одной стороны, отрицательное отношения к шахматам у церкви, с другой – любовь к ним у простонародья, которое видело в них испытание не только ума (и даже не столько ума – в былинах отвлеченно-интеллектуальная составляющая игры видна не очень ярко), но и молодецкой удали.

Помимо шахмат, весьма популярной была игра в «мельницу». Археологами открыты многочисленные изображения игрового поля для этой игры, расчерченного на разных поверхностях – иногда это специально подготовленные доски, иногда – случайно подвернувшаяся ровная поверхность: корабельная доска, каменная плита и пр. Правила этой игры восстанавливаются исследователями по аналогии с этнографическими материалами и современными правилами игры в мельницу: «Играть в нее могли два человека, которые должны были построить «мельницу», т. е. выстроить игровые фигурки на поле в определенном порядке. За каждую построенную «мельницу» игрок имел право снять с доски одну шашку противника. Выигравшим считался тот, кто первым ликвидирует все фигуры противника или лишит их хода».

В официальной, «высокой» культуре гораздо большим уважением пользовалось чтение. В «Пчеле» чтение противопоставлено шахматам: «Тавлеи и шахы въ многых васъ обретаемеми суть, а книгъ ни въ кого же». Несмотря на сетования «Пчелы», что книги у многих владельцев просто лежат в ларях и не читаются, можно предполагать, что кое-кто их все же читал. О роли книги в обучении и образовании уже говорилось. Однако сам перечень известных в Древней Руси произведений свидетельствует о том, что книгу брали в руки не только для работы, но и для отдыха. Существовали переводы византийских «романов» типа «Повести об Акире Премудром», «Девгениева деяния», «Повести о Китоврасе», «Сказании об Евстафии Плакиде» и пр., в которых, помимо нравоучительных рассуждений, имелся и занимательный сюжет.

Распространенной формой проведения досуга в Древней Руси была охота. Конечно, охотились далеко не всегда с развлекательной целью – боровая дичь была существенной прибавкой в хозяйстве человека Древней Руси. Мясо добытого зверя разнообразило рацион, пушнина была одной из важнейших статей экспорта. Но в аристократической среде, в той части общества, которая имела в достаточном количестве и пищу и иные материальные блага, охота не утратила свою популярность и превратилась в благородную забаву, на которую шли не ради меркантильного интереса. Охота культивировалась в «благородной» среде во многих странах мира, Русь не была исключением. Весьма популярна была охота у византийской знати. Страстным охотником был дед прославленного своими охотничьими подвигами русского князя Владимира Мономаха – Константин IX Мономах. Само слово «охота» относилось, видимо, прежде всего именно к такой охоте-развлечению, поскольку в ранних источниках используется другое древнерусское слово – «ловы».

Но развлечение это, как ни странно, тоже было делом серьезным, поскольку охотничьи подвиги были показателем боевой удали не меньше, чем собственно военные походы, и требовали столько же сноровки, выносливости, выдержки и храбрости. Владимир Мономах, рассказывая в «Поучении» историю своей жизни, уделяет «ловам» внимание наравне с битвами. Очевидно, считалось, что охота позволяет молодому князю или боярину получить необходимые воинские навыки и является в сущности одной из форм воспитания и «профессиональной» подготовки воина. О серьезности опасности, которой подвергался человек на охоте, говорит хотя бы то, что раны, полученные Мономахом в течение жизни (дважды разбитая голова, переломы рук и ног), согласно его «Поучению», – это в основном результат травм на охоте, а не в бою.

Древнерусские источники позволяют считать, что в домонгольской Руси еще не сложилось четких представлений об аристократических и простонародных формах охоты. Князья и бояре практиковали все ее виды. Так, великий киевский князь Всеволод Ярославич охотился в 1091 г. за Вышгородом. Ему, «ловы деющю звериныя», явилось чудесное знамение в виде огненного змея, поэтому случай этот попал в летопись, в которой между делом упоминается, что охота велась при помощи тенет, что в более поздние времена было уже не принято в аристократической среде. Как весьма рискованное приключение описывает Мономах охоту на диких лошадей, которых князь, по его словам, «вязал своими руками» в пущах и в открытом поле. Это, очевидно, следует понимать так, что Мономах охотился верхом при помощи аркана. Эта охота тоже должна быть слишком трудной и опасной для изнеженной аристократии нового времени, предпочитавшей псовую охоту на мелкого зверя – зайцев и лисиц. Сам Мономах прямо говорит, что они с отцом охотились «на всякого зверя». Приведенный им перечень нападавших на него зверей можно рассматривать как перечень объектов охоты, делающих последнюю попытку противостоять преследованию. Князю приходилось сталкиваться с турами, оленем, лосями, вепрем, медведем и рысью («лютым зверем»). Как видим, князь не оставил без внимания ни одного мало-мальски серьезного животного, обитавшего на русской территории. Внимание было «взаимным»: часто жизнь князя висела на волоске, поэтому нет ничего удивительного в том, что охотничьи подвиги Владимира Мономаха для него самого не менее важны, чем военные победы. На крупного зверя ходили с длинными копьями – рогатинами. Охотились сидя верхом – гнали зверя и старались поразить его, очевидно, с ходу. Ловкость и выдержка для этого нужны были невероятные, поскольку зверь мог в любой момент перейти от бегства к защите и нападению. На фреске лестничной башни Софии Киевской мы видим сцену охоты, происходившей как раз вышеописанным образом. Всадник, извернувшись в седле, длинной рогатиной отражает нападение бурого медведя.

Менее опасным, но не менее увлекательным делом была соколиная охота, которая впоследствии стала исключительно аристократическим развлечением. Как видно все из того же «Поучения» Владимира Мономаха, для охоты использовались соколы и ястребы. Этот вид охоты требовал больших затрат, поскольку дрессировка ловчих птиц – дело сложное и стоит дорого. Очевидно, именно поэтому данный вид охоты закрепился как отличительная черта высшего слоя общества в то время, когда социальная дифференциация зашла достаточно далеко для того, чтобы необходимость демонстрировать статусные отличия стала всеобъемлющей. В XV в. ловчие птицы отсылались московским князем в качестве дорогого подарка ко дворам владетельных соседей.

Образ соколиной охоты используется в качестве поэтической метафоры в «Слове о полку Игореве»: «…тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей, который дотечаше, та преди песнь пояше…» Сокол в образной системе «Слова» – это символ князя. Выступление братьев в поход обозначено фразой: «два сокола слетеста съ отня стола», а поражение и пленение: «уже соколома крильца припешали поганыхъ саблями, а самою опуташа въ путины железны». Таким образом, «сокол» встраивается в череду княжеских символов, которыми в контексте древнерусской культуры XI–XIII вв. были также солнце («два солнца померкоста» – о тех же двух князьях) и золото (князь вступает в «златъ стремень»). Сокол – княжеская птица, как золото – княжеский металл, а солнце – князь светила и светило князя.