Лев Вершинин - «Русские идут!» Почему боятся России?

Много позже, в далеком 1870-м, некий чукотский старичок, шаман Амрврыйоргын, в знак особой дружбы подарит колымскому исправнику барону Гергарду Майделю самое ценное, чем гордился его род, – кольчугу «Казака-Моржа», доставшуюся ему то ли от деда, то ли от прадеда, бившегося у Ореховой. А истерзанное ударами копий тело Дмитрия Ивановича, доставленное в Анадырь, залитое воском и до ноябрьских морозов пролежавшее в леднике под оружейным амбаром, спустя ровно год, в марте 1748 года, упокоилось в крипте церкви Якутского Спасского монастыря, где пребывает и поныне.

Все как у Стивенсона.

Домой вернулся моряк, домой вернулся он с моря, и охотник вернулся с холмов…

Итогом побоища на Ореховой стало многое и для многих.

Очень туго пришлось юкагирам. « Последствия смерти Павлуцкого были гибельны для чуванцев, селившихся в то время преимущественно около старого Анадырского острога », – отметил тот самый Гергард Майдель, колымский исправник и владелец майорской кольчуги, в записке на имя якутского губернатора, – « набеги чукоч повторялись ежегодно, чуванцы не успели соединиться и защищаться общими силами; в течение немногих лет почти весь народ был истреблен, незначительные же остатки его убежали в хребты к корякам и, живя между ними, приняли их обычаи и наречие ».

В марте 1754 года, на реке Налуче близ острога, 500 чукчей почти окончательно решили «юкагирский вопрос», уничтожив двадцать пять «больших семей», – на тот момент более половины вадулов, – от полного отчаяния решивших защищаться без русских, которые не успевали, в том числе и Тыначина Перебякина, последнего верховного вождя. Больше не избирали. Спустя два года, в 1756-м, решив доделать недоделанное, 200 чукчей, не особо скрываясь, смахнули с лица земли одулов, бежавших поближе к Анадырску, а две сотни служилых, посланные отбить хотя бы пленников, вернулись ни с чем, после чего десяток чудом уцелевших юкагирских женщин переселились в острог. Подобное повторялось еще раза два, размахом поменьше. Всех, конечно, не убили, но уведенные в плен вскоре слились с «настоящими», а немногие, сумевшие убежать, если не с коряками, как указывает Герганд Людвигович, то с русскими. Одулов, а особенно вадулов как таковых осталась жалкая кучка, сама не верившая, что выживет.

Но юкагиры юкагирами, а в Петербурге тоже огорчились не по-детски. Во-первых, обидно, а во-вторых, чего и следовало ожидать, сразу после Ореховой передумали насчет подданства коряки. Так что, первой реакцией было однозначное: « всех безо всякого милосердия побить и вовсе искоренить ». Если Павлуцкому приходилось клянчить деньги по копейке, то теперь сразу нашлось все. К Анадырю форсированным маршем шли войска, по тем местам, очень солидные, прекрасно снабженные и обмундированные, под общим руководством поручика Якутского полка Семена Кекерова, определенного временно исполнять обязанности главы Анадырской партии, – как вскоре выяснилось, вполне орлом. Около двух лет он месяцами пропадал в тундре, оставляя Анадырск на попечение зама, прапорщика Петра Ковалева, тоже парня дельного и смелого, стремясь привести в норму не чукчей (о том даже не думали), но хотя бы коряков.

Кое-что получалось. В начале 1749 года «главное корякское скопище», напав на русские войска, обожглось так, что в панике бежало, « прирезав жен и детей своих, человек до 30 », однако довести дело до конца Кекеров, тяжело раненный из ружья, не сумел. Точку поставил в ноябре сержант Белобородов, после чего уважаемые старики от коряков, явившись в Анадырск, сообщили, что отныне « опять государыне верны, а виновны в измене не мы, а чюкчи, что русских побили. Они побили, а мы решили, что русские слабы стали и их бить можно. Да только, беда, русские и нынче сильны ». Вслед за тем, как водится, присягнули, и одной проблемой стало меньше.

«Настоящие», впрочем, шалили вовсю. Всею тундрою больше не вставали, – Тавыль погиб очень к месту, второго такого не было, и в этом смысле Павлуцкий отдал жизнь недаром. Но в «скопищах» и не было надобности: тундра за стенами острожков и так принадлежала им, а промысловые партии они вообще считали законной добычей. Если же Кекеров (а потом капитан Шатилов, тоже классический слуга царю, отец солдатам) сердились всерьез, «настоящие» отступали, – чтобы через месяц-другой появиться вновь, на полуостров, куда русские продвигаться опасались. В 1755-м в столице решили, что пряник все-таки лучше кнута, и, в соответствии с идеалами Века Просвещения, издали очередной указ про « действовать лаской ». Заодно, – чего уж там, – и выписав « всем чукоцким людям» именное Ее Императорского Величества «прощение за все минувших лет противу России прегрешения », а очередному начальнику партии, секунд-майору Ивану Шмалеву, повелев « непременно и скоро добром договориться ». Сие слегка удалось. Первые переговоры, правда, умилыки сорвали, заподозрив подвох, но в 1756-м один из солидных «настоящих», Менигытьев, рискнул приехать в Анадырск и, польщенный приемом, согласился присягнуть императрице вместе со всем стойбищем.

Такое событие, как указывают документы, отмечали восемь дней без передыху. Очень кстати пришлась и помощь коряков, после походов Кекерова, видимо, окончательно определивших, кому же все-таки быть «верными»: в том же году некий Ивака Лехтелев, « главного коряцкого князя Эйтели брат и сам великий князь », предложил чукчам «мир навсегда» и удобные земли для поселения. А когда чукчи, согласившись, перешли реку и заняли предложенные пастбища, убил на пиру «старших» и отправил их головы Шмалеву, в связи с чем «настоящие» вновь на какое-то время ушли в себя и притихли. Естественно, ненадолго: в 1759-м, на исходе апреля, во владение Ивака явились кровники, отбили у коряков видимо-невидимо оленей и собак, убили 9 мужчин (по числу убитых на пиру) и, захватив много женщин плюс 15 казаков «подмоги», растворились в пространствах полуострова. А чуть погодя, огромным скопищем (в последний раз) осадили Анадырск, в тот момент измотанный какой-то хворью и голодом. Но обошлось. Вновь назначенный главой партии Семен Кекеров, с тремя сотнями относительно живых добровольцев с боями прорвавшись на рыбные промыслы, добыл юколы и сумел прорваться назад, отбив по пути еще и сколько-то оленей. По сути дела, началась уже сказка про белого бычка или, если кто-то против бычков, мочало на столбе, – скорее, из принципа, чем по необходимости. Рано или поздно кто-то должен был сказать «стоп», и хотя никто не желал проявлять инициативу, в конце концов, такой человек нашелся.