Барбара Демик - Повседневная жизнь в Северной Корее

На лекциях все казалось простым и понятным, но за пределами Ханавона госпожа Сон приходила в совершенную растерянность. Вместе с группой других беженцев она отправлялась на «практические занятия» по покупке одежды и в парикмахерскую. Однажды их привели в ресторанчик, чтобы на выделенную сумму каждый заказал себе обед. Все взяли себе лапшу: никто не знал, что означают названия других блюд.

Иногда, когда госпожа Сон покидала образовательный центр, от избытка впечатлений у нее буквально кружилась голова. Здесь было так много шума, так много огней, что она ни на чем не могла сосредоточиться. В глазах рябило от рекламных щитов и висящих на зданиях огромных экранов (метров по шесть в высоту). HDTV, MTV, MP3, MP4, ХР, TGIF, BBQ — все это казалось шифром, который невозможно раскодировать. Но больше всего госпожу Сон удивляли сами люди. Она понимала, что это свои же братья-корейцы, но выглядели они, как инопланетяне. На девушках были очень короткие юбки и высокие сапоги из натуральной кожи. Молодежь обоих полов ходила с крашеными волосами — желтыми или рыжими, как у европейцев. В ушах молодые люди носили маленькие пластиковые затычки, от которых шли провода, скрывающиеся в карманах. Больше всего Хи Сок поражало то, что юноши и девушки ходят, взявшись за руки, и даже целуются прямо на улице. Госпожа Сон оглядывалась кругом: похоже, никто, кроме нее, не обращал на это внимания. Однажды Хи Сок спустилась в сеульское метро и увидела толпы людей, едущих по эскалаторам, шагающих по коридорам, пересаживающихся с линии на линию. Она не понимала, как они умудряются не заблудиться.

Госпожа Сон провела в Ханавоне три месяца. После церемонии выпуска ей дали пособие в размере $20 000 на то, чтобы обустроиться. Теперь ей предстояло собой заботиться о себе.

К моменту моего знакомства с госпожой Сон (это было в 2004 году) она уже прожила за пределами Северной Кореи два года. Я брала интервью у выходцев из Чхонджина для Los Angeles Times. Мы договорились встретиться в сеульской редакции газеты. Когда я открыла дверь, передо мной оказалась безукоризненно одетая миниатюрная женщина, лицо которой излучало уверенность. Она была в розовой блузке-поло, заправленной в аккуратно выглаженные бежевые брюки, на пальце красовалось крупное нефритовое кольцо. Все — от макияжа до идеальной прически — свидетельствовало о том, что эта женщина чувствует себя хозяйкой собственной жизни.

После Ханавона госпожа Сон нашла место домработницы. В КНДР она привыкла помногу трудиться и здесь, в Южной Корее, тоже не собиралась сидеть сложа руки. Решив жить отдельно, а не вместе с дочерью, Хи Сок сняла студию в высотном доме в Сувоне (в 30 км к югу от Сеула), где цены за аренду были ниже. Живя скромно и продолжая работать, госпожа Сон вскоре смогла позволить себе путешествовать — раньше она ни о чем таком даже не мечтала. Разъезжая по стране с туристическими группами, состоящими в основном из пожилых женщин, она исследовала все достопримечательности Южной Кореи. Госпожа Сон даже вновь побывала в Китае — на этот раз в качестве туристки. Она съездила в Польшу вместе с другими северокорейскими беженцами: там они выступали на конференции по правам человека. У Хи Сок появились друзья. Она встречалась с мужчинами. С удовольствием ходила на рынок и пробовала неизвестные ей фрукты: манго, киви, папайю. Полюбила есть в ресторанах. Гамбургеры и пицца не пришлись ей по вкусу, зато очень понравились южнокорейские рецепты приготовления говядины и свинины, когда мясо поджаривается на маленькой жаровне, которую можно установить прямо на столе.

Мы встречались с госпожой Сон примерно раз в полгода, чтобы вместе пообедать. Ее комментарии очень помогали мне в работе над статьями о КНДР. Хи Сок нисколько не оправдывала северокорейский режим: «гнилой ублюдок» — так она однажды назвала Ким Чен Ира (единственное ругательство, которое я от нее слышала). Не было в ней и той озлобленности, которую я замечала у большинства других беженцев. Кое-чего из прежней жизни госпоже Сон не хватало: товарищеского общения между соседями, бесплатного здравоохранения, которое существовало до того, как экономика страны потерпела полный крах.

Хи Сок с ностальгией вспоминала о своих молодых годах, о замужестве. Когда она говорила о своем покойном муже, ее глаза затуманивались, а круглое лицо смягчалось. «Когда я вижу вот такую замечательную еду, мне хочется плакать, — призналась она однажды, глядя на дымящийся горшочек шабу-шабу — тонко нарезанной говядины, приготовленной в бульоне и поданной с кунжутным соусом. — Я все время вспоминаю его последние слова: «Давай пойдем в хороший ресторан и закажем бутылочку винца»».

О своем сыне госпожа Сон вообще не могла говорить. Если я касалась этой темы, она отводила глаза. Как объяснила мне потом Ок Хи, мать так и не простила себя за то, что отвергла Нам Ока, когда он влюбился в женщину старше себя, и что не смогла спасти его от смерти.

Но все это было в прошлом и осталось там, куда госпожа Сон не хотела возвращаться. Она получила свободу и стремилась как можно полнее прожить оставшуюся часть жизни. Она вся горела любопытством. «Теперь я чувствую себя гораздо моложе и смелее», — говорила она мне. Я расспрашивала ее о Северной Корее, а она меня — о Штатах и других местах, где я бывала. Хи Сок приходила на наши встречи, полная энергии и энтузиазма, всегда накрашенная, всегда в новой, с иголочки, светлой одежде. Госпожа Сон столько лет приносила себя в жертву другим, и вот теперь она наконец-то могла жить для себя. Набрав вес (после многих лет недоедания это оказалось для нее неожиданностью), она села на диету. Однажды, когда я приехала в Сувон для встречи с ней, мы заметили друг друга на разных сторонах переполненного людьми зала ожидания. Как только мы оказались достаточно близко друг к другу, чтобы можно было что-то расслышать, она нетерпеливо прокричала мне: «Смотрите! Я переделала себе глаза!»

Она решилась на пластическую операцию и подкорректировала форму век, в результате чего лицо стало более европеоидным. Это было так смело и так по-южнокорейски! Госпожа Сон окончательно прижилась на новом месте.

Ок Хи, много лет стремившаяся убежать из Северной Кореи, не так радовалась переменам, как ее мать. У нее критический склад ума, и она всегда находит недостатки в себе и в других. Было удивительно видеть мать и дочь рядом: у них очень похожие круглые лица и компактные фигуры, но совершенно разные характеры. Ок Хи одевалась во все черное: черные джинсы, блестящая черная блузка, черные туфли на высоких каблуках. Очки в угловатой проволочной оправе и выщипанные брови придавали ее облику еще большую суровость. Встречи госпожи Сон с дочерью всегда были очень радостными: женщины гладили друг друга по волосам и обнимались, как будто только что воссоединились, но при этом между ними не прекращались споры о политике. За обедом мой знакомый, работавший в благотворительной организации, спросил, доходит ли, на их взгляд, гуманитарная помощь, посылаемая в КНДР, до тех, кто в ней нуждается. Ок Хи ответила, что все растаскивают военные и партийные чиновники, однако это лишь поддерживает власть Ким Чен Ира в стране.