Джейкоб Аппельбаум - Шифропанки: свобода и будущее Интернета

ДЖЕЙКОБ: Проблема в том, что мечта о конфиденциальности в сфере финансов недостижима. Надо честно это признать. Неверно думать, что экономическая логика в условиях интернета отличается от обычной. Когда я приехал сюда и стал покупать британские фунты, у меня потребовали номер карточки социального обеспечения, а в США по нему сразу можно определить, кто я такой, я сообщил свое имя, я связал его с банковским счетом, я отдал свои деньги. Серийные номера моих банкнот были записаны и переданы вместе с прочей информацией федеральному правительству. То же происходит в интернете. В Америке иностранную валюту достать сложнее – мы просто очень далеко от других стран. Исторически движение валюты контролируется – и далеко не только в Сети. Как я понимаю, банкоматы записывают серийные номера купюр, после чего поток данных подвергается анализу, чтобы проследить, на что деньги тратились и как использовались. Посмотрите на эти системы, посмотрите на интернет. Вы увидите, что после ухода человечества в Сеть положение с конфиденциальностью не улучшилось – наоборот, она как была мечтой, так и осталась. В этом смысле, я думаю, очень важно знать, что происходило в мире до интернета, чтобы понимать, что ждет нас впереди. А происходило и происходит вот что: если у вас есть куча денег, вы доплачиваете за конфиденциальность, а если у вас нет кучи денег, скорее всего, никакой приватности вам не светит. В интернете все еще хуже. Биткоины – шаг в верном направлении: если скомбинировать их с анонимным каналом коммуникации, скажем, с Tor, можно посылать биткоины проекту WikiLeaks через Tor, и со стороны будет видно только, что пользователь Tor послал биткоины, а WikiLeaks их получил. Это вполне возможно – и в некоторых отношениях биткоины куда лучше налички.

ДЖУЛИАН: Мы обсуждаем приватность коммуникации и право на публикацию чего-либо. Эту концепцию очень легко понять – у нее долгая история, – и, скажем, журналисты обожают о ней говорить, потому что защищают свои интересы. Но давайте сравним ценность этой концепции с ценностью приватности и свободы экономических отношений. Всякий раз, когда ЦРУ отслеживает некую сделку, оно знает, что такой-то человек из такого-то места перевел деньги такому-то человеку в такое-то место, и оно оценивает важность этой сделки. Если экономические отношения обусловливают структуру общества, разве их свобода или приватность на деле не более важна, чем свобода слова?

ДЖЕЙКОБ: Они по своей природе взаимосвязаны. Думаю, это и есть разница между американским и европейским шифропанком – большинство американских шифропанков со мной согласятся. В обществе, где есть свободный рынок, ты вкладываешь деньги в то, во что веришь.

ДЖУЛИАН: Ты вкладываешь деньги в то, что дает тебе власть.

ДЖЕЙКОБ: Именно так. Я не говорю, что это правильно, это практически праворадикальное отношение к миру и, наверное, вовсе не то, чего мы хотим. Мы скорее за социально ограниченный капитализм.

ДЖУЛИАН: Посмотрим на ситуацию с точки зрения разведки. Пусть бюджет вашего разведуправления – 10 миллионов долларов. Вы можете либо читать электронные письма, либо отслеживать коммерческие сделки. Что вы предпочтете?

ЭНДИ: Сегодня тебе скажут: «Мы заставим платежные компании и банки использовать интернет, убив одним выстрелом двух зайцев». Именно это и было проделано. Беда в том, что изменить что-то напрямую нельзя. Можно использовать сервисы вроде Tor, чтобы защитить коммуникацию, можно шифровать телефонные звонки или электронные письма. С финансами дело обстоит сложнее, у нас есть законы об отмывании денег и прочее, и нам все время говорят, что наркобароны и террористы злоупотребляют инфраструктурой, чтобы делать очень плохие вещи.

ДЖЕЙКОБ: Всадники Инфокалипсиса.

ЭНДИ: Мне бы хотелось большей прозрачности в отношении занимающихся слежкой компаний, а также госрасходов на эти цели. Вопрос в том, что именно мы приобретем, если обеспечим полную анонимность одной только денежной системы. Что на деле произойдет? Думаю, тут и там появятся места, позволяющие расслабиться и сказать: «Знаете, я могу громко заявить о чем-то, могу пойти в парламент, а могу просто взять и подкупить несколько политиков».

ЖЕРЕМИ: Ты сейчас про США, да?

ДЖЕЙКОБ: Это не анонимность.

ЭНДИ: Я не уверен, что так будет только в США. Мы в Германии вообще не называем это коррупцией, мы говорим, что есть фонды, приобретающие картины, которые пишут жены политиков, так что я говорю, например, о торговле произведениями искусства. Для этого есть разные благозвучные названия. Может, во Франции говорят о партиях дружбы, а где-то еще – о съеме проституток.

ЖЕРЕМИ: Америка – особая статья, там политическая система и бизнес связаны очень жестко. Ларри Лессиг рассказывал, что после десяти лет изучения вопросов копирайта он отказался от попыток навести в этой области порядок (на деле не отказался), потому что осознал: проблема не в том, что политики не понимают, как надо поступать с копирайтом, проблема в том, что они связаны с индустрией, диктующей им свою гадкую политику [100] . Вот где корень всех зол.

ДЖУЛИАН: Жереми, а ты уверен, что это проблема? Может, это позитивное качество хорошо работающей индустрии…

ЭНДИ: Кажется, адвокат дьявола вылакал мой виски.

ДЖЕЙКОБ: Посмотрим, сможет ли он закончить предложение, не лопнув от смеха. Тролльте же нас, о мастер тролль.

ДЖУЛИАН: Хорошо работающая индустрия, производящая богатство для общества, использует доходы в том числе для того, чтобы гарантировать себе дальнейшее развитие, и избавляется от непродуманных законопроектов, появившихся на свет благодаря рекламной шумихе и политическому мифотворчеству. Лучший способ сделать это – подкупить конгрессмена, то есть взять плоды производства и пустить их на то, чтобы изменить закон, угрожающий росту индустрии.

ДЖЕЙКОБ: Стойте – я приму этот удар. Ты готов? Готов? Вот прямо сейчас – ты готов? Нет.

ДЖУЛИАН: Что скажешь?

ДЖЕЙКОБ: Ты не прав по нескольким причинам, и одна из них – мощный контур отрицательной обратной связи. Например, если не ошибаюсь, в штате Калифорния одним из крупнейших спонсоров политических кампаний является профсоюз тюремных охранников, и он лоббирует более строгие законы не потому, что этим людям такое по нраву, а потому, что их зарплата зависит от числа заключенных [101] . Профсоюз убеждает политиков создавать новые тюрьмы, сажать больше народу, выносить более жесткие приговоры; что здесь, по сути, происходит? На деле охранники тратят часть зарплаты, которую им дают за хорошую работу – предположительно, – на то, чтобы расширить монополию, дарованную им государством.

ДЖУЛИАН: То есть они тратят свои деньги, переводя доходы из промышленности в индустрию, которая ничего не производит?