Джейкоб Аппельбаум - Шифропанки: свобода и будущее Интернета

ЭНДИ: То есть ты считаешь, что нам нужна совершенно другая экономическая система? Ведь сегодня ценность не связана с экономической стоимостью.

ДЖЕЙКОБ: Нет, я считаю, что экономическая стоимость объективна.

ЭНДИ: Ты можешь делать плохие вещи и зарабатывать на этом деньги – и делать хорошие вещи, не получая ни цента.

ДЖЕЙКОБ: Нет, я имел в виду, что экономика неотделима от коммуникации. Я не говорю о том, нужна ли нам другая экономическая система. Я не экономист. Я только хочу сказать, что у коммуникационных систем и у свободы коммуникации есть своя ценность, как есть ценность у свободы бартерного обмена – я обладаю правом дать вам что-то взамен вашего труда, и точно так же у меня есть право объяснить вам свою идею, а у вас есть право сказать, что вы о ней думаете. Мы не можем утверждать, что экономическая система существует в вакууме. Коммуникационная система связана с экономикой напрямую, то и другое – часть общества.

Если использовать упрощенное определение и говорить о трех свободах, которые упомянул Джулиан, экономическая свобода очевидным образом оказывается связана со свободой передвижения – вы даже не можете купить билет на самолет, не заплатив за него отслеживаемой валютой, иначе сигнал о вас поступит куда надо. Если прийти в аэропорт и попытаться купить билет на этот же день за наличку, сигнал поступит куда надо.

А это значит, что вас будут дополнительно обыскивать, что вы не сможете лететь без удостоверяющего личность документа, а если вам сильно не повезло и вы заплатили за билет кредитной картой, куда надо пойдет вся информация о вас – от IP-адреса до вашего браузера. По закону о свободе информации я получил сведения о себе у иммиграционной и таможенной полиции, чтобы в будущем сравнить их с более поздними данными. Так вот, в моем досье есть имя Роджера Динглдина, купившего мне билет на самолет в качестве платы за какую-то работу, номер его кредитки, адрес дома, где Роджер находился, когда совершал покупку, название браузера и вся информация о самом билете.

ДЖУЛИАН: И эти данные получило правительство США? Они не просто хранились в процессоре, принадлежащем юридическому лицу?

ДЖЕЙКОБ: Именно. Коммерческая информация была собрана и отослана правительству в компактном виде. Самое безумное здесь то, что мы имеем дело с комбинацией трех свобод, о которых ты говорил. Мое право свободно путешествовать, мое право купить билет на самолет или попросить об этом кого-то, мое право на высказывание – мне нужно было выступить в каком-то месте, ради чего я пошел на компромисс в других сферах. На деле все это отражается на моей способности высказываться, особенно когда позднее я обнаруживаю, что власти собрали и сохранили всю информацию.

ДЖУЛИАН: Джейк, ты расскажешь немного о том, как тебя задерживали в аэропортах США и почему это происходило?

ДЖЕЙКОБ: Мне было сказано, что меня задерживают «сами знаете почему».

ДЖУЛИАН: И причину они не назвали?

ЭНДИ: Позвольте, я обобщу? Техническая безопасность и госбезопасность – совершенно разные вещи. Технически ваша система может быть абсолютно надежной – и власти сочтут, что это плохо, потому что, с их точки зрения, безопасность означает, что они могут следить за системой, контролировать ее, взламывать защиту. Дело вовсе не в том, что Джек хотел пробраться в аэропорт, кого-то убить, захватить самолет и т. д. Дело в том, что Джейк может влиять на госбезопасность, путешествуя в другие страны, разговаривая с людьми и распространяя свои идеи. Это самое страшное из того, что может произойти сегодня с властью, – появление человека, идеи которого лучше государственной политики.

ДЖЕЙКОБ: Я очень ценю твои комплименты, но хотел бы отметить, что все куда хуже – власти собирают информацию обо всех и каждом. Это было до того, как я сделал хоть что-то, могущее их заинтересовать; я всего лишь путешествовал, а системы сами благодаря своей конфигурации собирали данные обо мне. Это было до того, как меня задерживали за что-либо, до того, как меня депортировали из Ливана, до того, как американское правительство стало присматриваться к моей персоне.

ЭНДИ: Может, они это предвидели и поняли про тебя все раньше, чем ты сам.

ДЖЕЙКОБ: Конечно, предвидели, и частично потому, что собирали обо мне информацию. Власти всегда отвечали на мои вопросы по-разному. Обычно они дают единственный ответ, и он не меняется: «Потому что у нас есть такое право». На что я говорю: «О’кей, я не оспариваю ваши права – то есть на самом деле оспариваю, но не в данный момент, – я просто хочу знать, почему вы делаете это именно со мной». И они каждый раз говорят мне: «Разве вам не очевидно? Вы работаете над сервисом Tor», – или: «Вы сидите рядом с Джулианом, чего вы хотите?» Меня это изумляет: все люди, которые меня задерживают, – обычно сотрудники погранично-таможенной службы и иммиграционной и таможенной полиции Соединенных Штатов Америки, – сообщают мне, что у них есть право все это со мной проделывать. Кроме того, они несут чушь вроде: «Помните 11 сентября? Вот потому!» – или: «Потому что мы хотим, чтобы вы ответили на некоторые вопросы, и здесь у вас меньше прав, чем у кого бы то ни было, ну или так мы утверждаем».

В таком положении они не разрешают вам звонить адвокату и ходить в уборную, зато дают воду, что-нибудь попить вроде диуретика, чтобы убедить вас, что вы и правда хотите с ними сотрудничать. Они делают это, чтобы надавить на вас, по политическим соображениям. Меня спрашивали, что я думаю о войне в Ираке и о войне в Афганистане. По сути, они на каждом этапе повторяли тактику ФБР во время COINTELPRO (масштабной секретной программы, развернутой между 1956 и 1971 годами). Например, они то и дело настаивали на праве менять мои политические взгляды – и пытались не просто менять их, но и получить особый доступ к тому, что происходит в моей голове. И они конфисковывали мою собственность. Я не имею возможности рассказать обо всем, что со мной происходило, – это темно-серая область, я не уверен, есть ли у меня право говорить о чем-либо. Уверен, что нечто похожее случалось и с другими людьми, но я никогда не слышал, чтобы они делились этим опытом.

Однажды я летал к родным по некоему делу и на обратном пути очутился в аэропорту Пирсон в Торонто. Я возвращался в Сиэтл, где жил в то время, меня остановили, подвергли вторичной проверке, третичной проверке, препроводили в ячейку для задержанных. Меня держали там так долго, что, когда я оказался на свободе, мой самолет улетел. Тут есть одна интересная деталь. Технически помещения предварительного задержания – это территория США на территории Канады, и там действует правило: если ты пропустил рейс или тебе еще долго его ждать, ты должен покинуть помещение. Меня, таким образом, долго держали на территории Америки, а потом выгнали в Канаду. Я полетел на другой конец страны, взял напрокат машину и пересек границу. Когда я подъехал к границе, меня спросили: «Как долго вы находились на территории Канады?» – и я сказал: «Ну, пять часов плюс задержание в Торонто», – то есть я пробыл в Канаде около восьми часов. Мне сказали: «О’кей, заезжайте, мы вас снова задерживаем». Автомобиль распотрошили, мой компьютер вывернули наизнанку, мой багаж обыскали, а меня самого посадили в камеру. Мне дали сходить в туалет через полчаса – можно сказать, что они были милосердны. Такие штуки называются «исключительный пограничный досмотр» – и власти могут его производить, потому что, говорят они, у них есть такое право, и никто это их право не оспаривает [104] .

ДЖУЛИАН: Понятно. Китайцы, с которыми я общаюсь, говорили мне о великом файерволе Китая [105] . На Западе его воспринимают как цензуру, не позволяющую гражданам КНР узнавать, что об их правительстве говорят западные эксперты, диссиденты, Фалуньгун и Би-би-си, в том числе откровенную пропаганду, – но волнует китайцев на самом деле не цензура. Их волнует другое: цензура в интернете возможна, только когда за интернетом следят. Чтобы проверить, какой именно сайт кто-то посещает, запрещено на этом сайте бывать или разрешено, нужно видеть то, что видит на мониторе пользователь, – а увиденное можно и записать. Вот что китайцев жутко пугает: не сама цензура, а тот факт, что любое прочитанное ими слово отслеживается и записывается. Сказанное касается каждого из нас. Когда люди это понимают, они меняются. Их поведение меняется, и они уже не так решительно жалуются на чиновников.

Читать дальше