Владимир Бондаренко - Последние поэты империи

Приняв эстафету русского национального движения в ли­тературе у своего предшественника Сергея Викулова, с 1989 года становится главным редактором ведущего литератур­ного и общественного журнала «Наш современник», объеди­нявшего все лучшие литературно-патриотические силы страны (В. Белов, В. Распутин, Ю. Кузнецов, А. Проханов, В. Личутин, В. Кожинов и др.).

В соавторстве с сыном Сергеем выпустил книгу «Сергей Есенин» в серии «ЖЗЛ» (1995). В 2001 году издал двухтомник воспоминаний «Поэзия. Судьба. Россия», ставший несомнен­ным литературным событием начала третьего тысячелетия.

Женат. Живет в Москве. Имеет сына.

* * *

Станислав Куняев всегда идет и в жизни, и в литерату­ре своим путем. Иногда это утоптанный, хоженый-перехо­женый большак, и он идет со всеми в колонне, то возглав­ляя ее, то отставая и осознанно замыкая ряды. Иногда это извилистая тропинка в глуши леса, едва заметная, но чутко улавливаемая знатоками леса и опытными первопроходца­ми. Иногда это и в самом деле нехоженая целина, бурелом, в который и углубляться опасно одинокому человеку, даже если он бывалый боец и умеет отвечать ударом на удар. И сворачивает с большака в лесные дебри, с асфальта шоссе на едва заметную тропку Станислав Куняев всегда сам, по­винуясь лишь внутреннему чувству поэта.

Пишу не чью-нибудь судьбу,

свою от точки и до точки,

пускай я буду в каждой строчке

подвластен вашему суду...

(«Пишу не чью-нибудь судьбу...», 1963)

У него и в жизни, и в поэзии все выстрадано, все пережи­то. Все пройдено. Недаром «путь» — одно из корневых слов его поэзии. Путь – это тайга и горы, Тянь-Шань и Тайшет, реки Мегра и Северная Двина, это его родная Калуга и Саров, Охотское море и Балтика... Путь — это версты лет и ве­хи исторических событий. Это полет Гагарина в космос и баррикады 1993 года. Это тихая лирика и ораторская инто­нация, молитвенное погружение в крещенскую воду рус­ской истории и бунтарский призыв к вечному сопротивле­нию. И всегда — среди людей, среди их печалей и трагедий...

Как много печального люда

в суровой отчизне моей!

Откуда он взялся, откуда,

с каких деревень и полей?

Вглядишься в усталые лица,

в одно и другое лицо.

И вспомнишь — войны колесница!

И ахнешь — времен колесо!

(«Как много печального люда...», 1972)

Но и среди дорогих ему людей он несет свой крест, свою истину и даже порой свое несогласие с ними, интуитивно находя требуемый ему путь.

...Но как свести концы с концами,

как примирить детей с отцами —

увы, я объяснить не мог...

Я только сочинитель строк,

в которых хорошо иль плохо,

но отразилась как-нибудь

судьба, отечество, эпоха, —

какой ни есть, а все же путь...

(«На полях черновика», 1974)

К своему семидесятилетию Станислав Куняев пришел почти таким же, каким и начинал: с утверждением деятель­ного добра, которое необходимо защищать. Мне кажется, с подачи своего друга, а в чем-то и наставника Вадима Кожинова Куняев слишком поспешно отказался от знамени­тых строк: «Добро должно быть с кулаками...». Я прекрасно понимаю Вадима Валерьяновича, который осознанно де­лал ставку на совсем иное направление в поэзии и умело влиял на целое поколение поэтов и критиков. Этот при­мер — скорее доказательство реального влияния талантли­вого критика на литературу. Кожинов лишь предвидел, предчувствовал по первым всходам развитие более нацио­нальной, более востребуемой народом так называемой «ти­хой лирики» и, используя свою власть над умами молодых поэтов, уже направлял их в нужном направлении. Ему явно мешало куняевское «добро с кулаками» своим максимализ­мом, кричащей эффектностью. И он сумел даже такого во­левого человека, как Станислав Куняев, увлечь своим тог­дашним пониманием национальной русской поэзии — на путь «тихой лирики».

В предисловии к книге Куняева «Путь», вышедшей в 1982 году, Вадим Валерьянович пишет: «В 1959 году он на­писал стихотворение "Добро должно быть с кулаками...", соответствующее всем канонам "громкой лирики". Опуб­ликованное в московском "Дне поэзии" в 1960 году, стихо­творение завоевало поистине предельную популярность... Шум вокруг этого стихотворения был настолько внуши­тельным, что он не растворился до конца еще и сегодня, через двадцать с лишним лет. Еще и сейчас имя Станисла­ва Куняева в сознании многих автоматически связывается с фразой "Добро должно быть с кулаками...", хотя поэт давным-давно "отрекся" от собственного произведения и в стихах ("Постой. Неужто? Правда ли должно?.."), и в од­ной из своих статей. (Станислав Куняев писал, в частности, что стихи эти совершенно "неинтересные", что они яви­лись как порождение модной, "словесно лихой, но абст­рактной и безличной манеры".)...»

Я привожу эту длинную цитату как доказательство бе­зусловного и абсолютного авторитета Вадима Кожинова. Ведь в самом деле и стихотворение с «отречением» было у Куняева, и статья была...

Неграмотные формулы свои

Я помню. И тем горше сожаленье,

Что не одни лишь термины ввели

Меня тогда в такое заблужденье...

(«Постой. Неужто...», 1962)

И я сам вослед авторитетнейшему Кожинову писал в статье о поэзии Станислава Куняева: «Что заставило поэта Станислава Куняева... свернуть с дороги славы, отказаться от громогласных заявлений типа "добро должно быть с ку­лаками..."? Может быть, чувство поэтического вкуса... На­шел в себе силы — свернуть на путь свой...» На путь свой Станислав Куняев действительно свернул. Но не с отрече­нием от своего программного стихотворения, а гораздо позже, когда понял, что путь поэтической тишины не для него.

Вадим Кожинов был и останется навсегда идеологом целого литературного направления. Хотя в своих статьях щедро оставляет друзьям право чувствовать себя первоот­крывателями. Он пишет: «Станислав Куняев обрел бесцен­ных сподвижников на своем новом пути — таких, как Ана­толий Передреев, Николай Рубцов, Владимир Соколов. Вместе они создали основу целого направления или, вер­нее, периода в развитии отечественной поэзии, получивше­го позднее прозвание "тихая лирика". С середины шестиде­сятых годов это направление, во многом родственное так называемой деревенской прозе (Василий Белов, Виктор Лихоносов, Валентин Распутин, Василий Шукшин и др.), стало основным средоточием движения русской поэзии...»

Все это, безусловно, так, но не случайно же, как при­знается уже сейчас в своих знаменитых мемуарах Стани­слав Куняев, одной тихой лиричности ему явно не хватало по характеру своему, он осознанно шел к борьбе, к ярко вы­раженной гражданской позиции, к ораторской публичной интонации. И одного поэтического кружка из «тихих лири­ков» уже в семидесятые годы было ему маловато.