Владимир Бондаренко - Последние поэты империи

Это ощущение смертельного края есть и в книге Нико­лая Коняева о поэте, и в воспоминаниях его близких дру­зей, эти ощущения видны и в поздних стихах поэта:

Окно, светящееся чуть.

И редкий звук с ночного омута.

Вот есть возможность отдохнуть...

Но как пустынна эта комната.

Мне странно, кажется, что я

Среди отжившего, минувшего

Как бы в каюте корабля,

Бог весть когда и затонувшего.

Что не под этим ли окном,

Под запыленною картиною

Меня навек затянет сном,

Как будто илом или тиною...

(«Бессонница», 1969)

Поэт сам говорил, что, может быть, написал уже все свои лучшие стихи, что впереди его ждет тьма и безнадеж­ность... Все более ухудшалось здоровье, усиливались сер­дечные боли. Надо было резко порывать с пьянством, ле­читься. Жаль, что те вологодские писатели, которые про­бовали отправить Рубцова на принудительное лечение, не довели свое дело до конца. Их до сих пор осуждают и в ле­вой, и в правой прессе, ведь они могли бы сохранить поэту еще годы и годы жизни. Да и подруга непутевая, глядишь, ушла бы в сторону. Не случилось.

Случилась трагическая смерть поэта. В пьяной драке его убила несостоявшаяся жена Людмила Дербина. Год их полусовместной жизни был полон скорее не поэзии, а не­коего взаимного безумства и предчувствия гибели. Однаж­ды гибель поэта не состоялась лишь случайно, когда, раз­бивая окна в доме Дербиной, Рубцов порезал себе артерию. Он был на краю смерти, истекал кровью, спасли врачи. Может быть, это было некое предупреждение, знак свыше? В больнице Николай Рубцов написал печальное элегичес­кое стихотворение «Под ветвями больничных берез» (1970):

Под ветвями плакучих деревьев

В чистых окнах больничных палат

Выткан весь из пурпуровых перьев

Для кого-то последний закат...

……………………………

В светлый вечер под музыку Грига

В тихой роще больничных берез

Я бы умер, наверно, без крика.

Но не смог бы, наверно, без слез...

В больнице его навещали и Виктор Астафьев, и Алек­сандр Романов, другие вологодские писатели, ощутившие опасный момент в жизни поэта. Были и разговоры о воз­можном будущем, о выходе из кризиса, о новых планах. Но рок распорядился по-своему.

И дело, думаю, не только в своенравном и отпорном по­ведении Дербиной. Вообще два поэта редко уживаются вместе. Ахматова ли с Гумилевым, Евтушенко ли с Ахмаду­линой... Тут кому-то надо жертвовать собой во имя другого, как это сумела сделать жена Юрия Кузнецова — Батима. Но на такой подвиг жертвенности мало кто из поэтов способен.

Второй выход — разойтись, разбежаться, пока не гряну­ла беда. Ведь писал же Николай Рубцов:

Я забыл, что такое любовь.

И подлунным над городом светом

Столько выпалил клятвенных слов,

Что мрачнею, как вспомню об этом.

И однажды, прижатый к стене

Безобразьем, идущим по следу,

Одиноко я вскрикну во сне

И проснусь. И уйду, и уеду...

(«Расплата», 1970)

Не ушел и не уехал. Хотя и вскрикнул, полузадушен­ный, перед смертью: «Люда! Я тебя люблю!». Что было в этом крике? Страх перед смертью? Попытка остановить ка­рающие руки? Мольба о прощении? В ответ лишь:

Слепые безумные пальцы

На певческом горле свести

Рванулась...

(Из книги Л. Дербиной «Крушина»)

А дальше уже «множественные царапины на горле», кладбище, памятник в Тотьме, улица в Вологде, всенарод­ная любовь и память об одном — о Николае Михайловиче Рубцове. Другую — Людмилу Дербину — ждала женская тюрьма, восемь лет лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима, почти полный срок от­сидки, без всяких льгот и снисхождений.

Сначала ее посетит покаяние и смирение, потом пойдет нарастание уже непонятной безумной гордыни. Гордыни убийцы великого русского поэта. Был бы он обычный ал­коголик, погибший в случайной семейной драке, кому бы она была интересна? Отсидела и вышла, живи дальше. Нет. Устроилась в Питере на работу, где никто ее не беспокоил, не тревожил воспоминаниями о прошлом... Но — не си­дится спокойно. Годами ходит по друзьям поэта, по извест­ным писателям, собирая клочки сострадания... к себе. Пуб­ликация воспоминаний об убитом с громким мелодрама­тическим названием: «Все вещало нам грозную драму»... Книга стихов «Крушина», где можно прочесть:

И будет мне вдвойне горька, гонимой,

Вся горечь одиночества, когда

Все так же ярко и неповторимо

Взойдет в ночи полей твоих звезда.

Я не сторонник теории заговоров, умышленного убий­ства. Верю, что все могло закончиться в тот вечер иначе, что состоялась бы через несколько недель свадьба, могли бы вместе, как и собирались, поехать в Дубулты... Но рано или поздно эта или подобная «грозная драма» разразилась бы с тем или иным печальным результатом.

Согласен, что 19 января 1971 года произошла роковая случайность. Но оказалось, что с клеймом убийцы великого поэта жить неудобно, поэтому и родилась на наших глазах новая версия. Сначала у самой Людмилы Дербиной, затем, как всегда среди нашей интеллигенции, нашлись и защит­ники, добрались и до известных питерских медэкспертов. И вот мнение Юрия Молина и Александра Горшкова: «В дан­ной ситуации перенапряжение, связанное с освобождением от рук нападавшей, и ее резкое отталкивание явились по­следним фактором, который мог вызвать развитие острой сердечной недостаточности, приведшей к смерти...»

Во-первых, это лишь мнение двух экспертов, основан­ное на чтении опубликованных документов, и не более. Во-вторых, и это главное, юридических претензий к пол­ностью отсидевшей свой срок Дербиной ни у кого нет. А вот моральные претензии к ней останутся уже навсегда, да­же если Николай Рубцов не был задушен ее руками, а по­гиб от сердечного «перенапряжения, связанного с осво­бождением от рук нападавшей...». То есть от инфаркта, воз­никшего в стрессовой ситуации. Когда человек с больным сердцем гибнет от нападения на него, для близких нет раз­ницы — ножом ли его зарезали, застрелили или не выдер­жало сердце. И нападавшие для этих близких навсегда останутся убийцами. Народный поэт Николай Рубцов — близкий человек для миллионов своих читателей, и даже если бы эта новая экспертиза подтвердилась, в мнении на­родном ничего бы не изменилось. Скорее Людмила Дербина могла бы сослаться на роковое предчувствие Николая Рубцова — мол, меня вела роковая судьба самого поэта, — на его стихотворение: