Владимир Бондаренко - Последние поэты империи

Я ему говорю: «Что это вас так Эльдар Рязанов подво­дит, подставляет?» А он как-то его оправдывает, что Госки­но не утвердило, что помешали. Это вранье было полное. Вот Митта захотел утвердить Высоцкого — и утвердил25. А у Рязанова-то влияния в десять раз больше было — во все власти вхож. А как осторожно он с тем же Андреем Демен­тьевым себя держал, как-то даже подобострастно.

В. Б.Интересно, как эти его «демоны», его друзья оце­нили твой портрет Высоцкого, безусловно превосходную работу?

С. Б.Те, кто любит Владимира Высоцкого, они работу хвалили, но замечали все детали. У меня не была написана гитара с натуры, и они отмечали, что вот тут должен быть порез на гитаре, там — трещина... Я вынужден был взять портрет и пойти в музей Высоцкого, там дописать эту гита­ру. Но там руководство как увидело портрет, уже в окруже­нии демонов, такой шум подняло. Я схватил портрет и убежал. Просто потом в следующий раз пришел с этюдником и сделал отдельный рисунок гитары. К счастью, меня не уз­нали. Трактовка моя все его окружение возмутила беспре­дельно. Правда, они и друг с другом постоянно воюют. Врут друг на друга, приписывают себе звания лучших друзей Вы­соцкого.

Потом уже с рисунка я перенес гитару в портрет. Но все эти «демоны» возмущены. Для них это дико. Как это их об­винять в гибели Высоцкого?

После портрета Высоцкого я хотел написать его друга Валерия Золотухина. Мы познакомились с Валерой еще при жизни Владимира Семеновича, он и жил рядом с моей мастерской, тоже на улице Кедрова. Но я его так и не допи­сал. Тем более, он примкнул к нашим врагам, и мы разо­шлись напрочь.

Жанровая картина — это отображение той жизни, где ты живешь. Я пытался писать то, что есть на самом деле, исследовать свое время. Очередь у магазина, танцевальный кружок в ДК «Новатор». Это все в брежневское время. Я, кстати, и портрет Леонида Ильича Брежнева с натуры на­писал — на фоне дверей Георгиевского зала, открывающим эту золотую дверь. И он вполоборота, как бы идя от нас, повернулся к нам лицом и будто сочувствует нам своим взглядом. Мол, жаль мне вас всех, я ухожу, а там, за дверью, черное пространство, и из этого черного пространства (это уже я позже дописал) проглядывают Михаил Горбачев и Борис Ельцин. Это был 1982 год. Я выставлял этот портрет, и у меня его купили японцы в музей в Токио. Но я им сде­лал автокопию.

В. Б.На твой взгляд, сегодня, спустя десятилетия после смерти Владимира Высоцкого, что осталось от его творче­ства? Каково его место в русской культуре XX века?

С. Б.В любом случае он останется в русской культуре, даже если страну сделают колонией Европы, если мы не вылезем из кризиса, а это ужасная жизнь — только на вы­живание. Но и в такой среде для выживания его песни ос­танутся. Вот интересно, ты не задумывался над тем, что он пел в молодости и что пел в конце жизни? Мне кажется, все лучшее у него было в начале. В последний период он иногда вымучивал песни и пел уже не о людях, а о себе. Все-таки его утопило его окружение. От зависти. А его «Кони», «Банька», военные песни навсегда останутся. Борьба за добро. И шутка останется. Шуточные песни мне меньше нравятся, но они тоже останутся в народе. Хотя, конечно, уже сейчас он не так популярен, как в брежнев­ское время. Не так нужен со своей искренностью. Он ото­шел на задний план. Тот же Цой или Шевчук у молодых бо­лее популярны.

Владимир Высоцкий — трагическая личность. Он как- то мне рассказывал, что в поездке по Америке получил за выступления около сорока тысяч долларов, по тем временам это была убийственная сумма, и он накупил для семьи, для друзей всего... Говорят, он жадный был. Нет. Это вранье все. Но доллары его подкосили. А про Марину Влади он мне с надрывом говорил. Как Есенин об Айседоре. Я-то думал, что большая любовь у них, а он как-то тяготился ею. Не знаю уж почему... Но в Россию он верил. Не мог остаться нигде.

«Это - русский талант»

Беседа с Вячеславом Клыковым

Владимир Бондаренко.Когда-то Владимир Высоцкий написал: «Без России я ничто. Без народа, для которого я пишу, меня нет...»

На самом деле, как к нему ни относись, но Владимир Высоцкий и его творчество — это чисто русское явление. Впрочем, природа его популярности непонятна ни запад­ным слушателям, ни нашей культурной элите. Я знаю, что ты, Вячеслав, крестьянский курский парень, затем студент и, наконец, знаменитый скульптор России, всегда высоко ценил Высоцкого. Чем он тебе близок? Казалось, вы — совершенно разные по профессии, по культурной среде, по взглядам, и вдруг такая постоянная тяга к его песням. Чем они тебе дороги?

Вячеслав Клыков.Прежде всего — это русский талант. Причем талант многогранный. Это стало ясно особенно за двадцать лет после его гибели. Ему Господь Бог дал этот дар. Во всей многогранности. Дар этот воплощается и во внешнем облике. Возьмите Владимира Высоцкого, возь­мите Василия Шукшина, возьмите Игоря Талькова. Им был дан огромный дар, который они, может быть, и не осознавали. Это — высокая мистика. Я почему, Володя, беру именно такую аналогию, называю этих троих масте­ров, наших великих личностей? У всех у них объемный многогранный дар, отражающий понимание всего народа. Я не могу назвать их артистами, или поэтами, или музы­кантами, или режиссерами, этого нельзя разграничить. Это уникальные явления русской личности, которые воз­никают, когда это необходимо самой России. Россия себя сконцентрировала в них. Владимир Высоцкий берет за ду­шу миллионы людей. Посмотри на его внешность — не очень красивый, невысокий, но в нем было заложено что- то удивительно крепкое, коренное, народное. О таких бы­ло принято говорить: человек «свой», «свой парень». Его признали по песням, по героям его стихов, по киноработам. Это — свой человек. Он был своим для зэков и шахте­ров, для летчиков и космонавтов. Даже для академиков и ученых. Его приняли сразу. Исключение составляли те ор­тодоксы, которые не признавали ничего вольного и ярко­го, которые жили по команде и по указке, то направо, то налево. Им он был чужой. Они боялись таких, как Высоц­кий. Такие и в аду по указке сверху будут жить. А Владимир Высоцкий не мирился с указкой, он не желал жить по инерции. Он не хотел смиряться. И поэтому в каждой его песне всегда был живой нерв. Конечно, много было и сла­бых песен. Но ведь он же не отбирал свое избранное, кру­тили без разбору все восемьсот песен. Но вспомните луч­шие — это всегда нерв живой жизни. Поет ли он о войне, о моряках, и даже его юмористические, сатирические пес­ни — везде нерв.

Я когда приехал в Москву из глухой курской деревни и впервые его услышал в Москве (где в деревне взять магни­тофон в те годы?), я сразу доверился ему. Его голосу. Потом увидел его в фильмах, в спектаклях, на Таганку-то я не так уж часто ходил, считал этот театр каким-то студенческим капустником, но на его спектакли приходил просто посмо­треть на него, послушать его песни. И с тех пор я уверен, что явление Владимира Высоцкого в нашей жизни — это мистическое явление. Посмотрите, его замалчивали и при жизни, и после жизни, а народ его знал. И прав все-таки народ. Он принял его всей душой, всем сердцем. Это по- настоящему национальный русский герой. Тут не нужно говорить о мерзком окружении его, мне говорят — он не с теми людьми дружил, не с теми людьми общался, пусть это так, но какое это имеет значение? Сколько подонков окру­жало и Пушкина, и Лермонтова, и Есенина! Самое главное, что он сам был национальным героем. А мухи всегда нале­тят. Не будем даже всматриваться в них. Бесы всегда окру­жают яркую личность, ласкают и травят одновременно. Они все просто крутились вокруг него, вокруг его денег, во­круг его славы. У наших русских людей часто так бывает. Беда в том, что мы сами вовремя не протянули ему руку, а то и оттолкнули.