Владимир Познер - Познер о «Познере»

Н. МИХАЛКОВ: А зачем? Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят. Вспомните великих режиссеров братьев Васильевых и их картину «Чапаев». Нет внутреннего стержня, надежды нет — она не пришла. Если русская провинция не будет развиваться, то останется жизнь мегаполисов. Песочница московская, песочница санкт-петербургская, новосибирская — мелкие княжества. Что делал Столыпин, когда расселял людей по Сибири, отвозил их на Восток? Про столыпинские вагоны нам в школе объясняли, что это гнусность и мерзота. Люди, дети и скот грузились туда — но так они, собственно, и жили у себя в домах, потому что хлев был в доме практически. На новом месте им давался надел — сколько возьмешь, а также беспроцентный кредит Крестьянского банка. И на 10 миллионов людей увеличилось население страны! Не будет оно увеличиваться, если не будет надежды жить. Я как попка-дурак пытаюсь достучаться и объяснить: давайте приберемся в стране.

В. ПОЗНЕР: О! Я хочу вас как раз тут процитировать: «Нам необходимо прибраться в своей стране. Неприлично носить дорогостоящий костюм от Бриони поверх грязного белья. Бессмысленно забивать запахи грязного тела дорогим одеколоном. Пришло время нам ткнуть в самих себя, как щенка в собственные испражнения, чтобы мы очнулись и осознали. Никто за нас это не уберет. Этот смердящий запах порождает вокруг России презрение к нам, недоверие, нелюбовь. Ни оборона, ни космос, никакие инновации без этого жить не будут. Они, извините, утонут в дерьме». Я, увы, согласен с вами. Тут было произнесено слово «нелюбовь» — к своему месту и так далее. Я зацеплюсь за него и переведу его на вас, потому что такой вопрос возникает часто. Вы как-то сказали, что ваша личность вызывает глухой, глубинный, абсолютно бессмысленный, но очень мешающий жить протест. «Если меня не любят, то на уровне каком-то генетическом». У вас есть объяснение этому явлению? Почему вас так не любят?

Н. МИХАЛКОВ: Зачем это мне-то объяснять себе самому? Вот если я люблю, объяснять ничего не надо. А если я не люблю, я обязан это объяснить. Тем, кто это испытывает, пишет, говорит и об этом судачит. У меня вопрос простой: «Что я вам плохого сделал? Конкретно?» И выясняется, что ни-че-го. Никто не может мне предъявить претензию в связи с тем, что я его оскорбил, например, унизил или чем-то обидел. Почему я и говорю, что это на каком-то генетическом уровне. Мешает это.

В. ПОЗНЕР: Вам это неприятно? Это вас как-то тревожит? Вы испытываете по этому поводу какую-то неуютность — я не знаю, как это сказать точнее?

Н. МИХАЛКОВ: Я буду неискренен, если скажу, что получаю от этого удовольствие. Нет. Однако это придает мне драйв бойцовский. Я ведь по характеру такой — если меня все время по шерсти гладить, то я засыпаю. И становлюсь безопасным, а это опасно для меня. Я ведь говорю своим оппонентам: «Ребят, прямой эфир. Сели и говорим». Но никто этого не сделал до сих пор. Я сколько раз предлагал! Вот возьмите съезд. Мне было предъявлено 14 претензий, в которых и воровство, и прочее. На каждый вопрос я дал абсолютно полный ответ, и выяснилось, что все неправда. А если это неправда, то какая мне разница, каким образом общаться? Вы же видите, что я все доказал. Возьмите диск съезда, посмотрите внимательно его — 2,5 часа. Это блокбастер! На каждый конкретный вопрос людей, которые меня обвиняют, я даю конкретный ответ. И выясняется, что все совсем наоборот. Потому что эти люди обвиняют меня в том, что они сами не сумели бы сделать, если бы были на моем месте. Возможно, это просто зависть. Зависть — движущая сила отечественного истеблишмента.

В. ПОЗНЕР: Вы довольно любопытно, на мой взгляд, рассуждаете о русской интеллигенции. В частности, по-вашему, русская интеллигенция отличается от всех прочих тем, что она не выходец из своего народа. И отсылаете нас к Петру I, который отправлял детей боярских учиться в Европу, в Голландию и так далее, но при этом не сказал их родителям, что утром следует пить не водку, а кофе и вообще брить бороды. И тогда эти уже вернувшиеся взрослые люди оказались совершенно чужими. Вы делаете вывод: «Наша интеллигенция — она, условно говоря, голландская». То есть Пушкин, Достоевский, Толстой, Ильин тот же самый, вы сами — все голландцы в этом смысле?

Н. МИХАЛКОВ: А я не считаю их интеллигентами. Они аристократы. Это разные вещи. Как раз эта наша интеллигентская способность искать и заниматься самокопательством привела, в общем-то, к гибели России. Русская литература во многом погубила Россию, на мой взгляд. Хотя и не только на мой — так же думает и Василий Васильевич Розанов, с которым я согласен в данном случае. Ведь возникла пропасть между теми, кто вернулся, обремененный знаниями и новым взглядом на мир, и теми, кто жил здесь. Волошин писал: «Великий Петр был первый большевик». Это действительно так. На уровне большевика он пытался переделать огромную страну, достиг невероятных успехов, но в то же время навсегда разделил этот народ с этой интеллигенцией. Которой до него не было в том представлении, о котором вы говорите.

В. ПОЗНЕР: Вы сами аристократ? Или вы голландец? Вы себя кем ощущаете?

Н. МИХАЛКОВ: Нет, я летучий аристократ.

В. ПОЗНЕР: «Летучий аристократ» — хорошая формулировка. А все-таки, почему русская литература погубила страну? Вы имеете в виду конкретных людей — Чехова, Бунина?

Н. МИХАЛКОВ: Все дело — в этом ощущении себя виноватым, постоянно копающимся в том, правильно или неправильно поступил. Это ощущение, с одной стороны, дает потрясающее смирение и возможность думать о другом человеке, который, как мы понимаем, есть не средство, а цель, — и это величайшее достоинство русской литературы. А с другой стороны, оно привело к тому, что любое явление, которое не должно быть оспариваемо, должно восприниматься как аксиома, потому что оно — корневая система, тоже стало подвергаться сомнению. Как пример — отношение к православию. Где еще можно было в течение двух-трех лет лишить огромную страну с почти двухтысячной историей православия, заставить взрывать собственные храмы, грабить их, сжигать иконы и закапывать живьем священников? В каком страшном сне?

В. ПОЗНЕР: Во Франции. Там во время революции 1789 года вешали священников.

Н. МИХАЛКОВ: Одну секундочку. Вы же видите различие между значением религии во Франции и в России? Сегодня для Европы религия имеет большое значение? Европа ведь выросла из той же самой Франции.

В. ПОЗНЕР: Ну, для некоторых стран имеет. В Польше очень чувствуется сила религии. В Испании. Во Франции гораздо меньше.

Н. МИХАЛКОВ: Конечно. И давайте еще разделим католицизм и православие. На мой взгляд, православие намного ближе к исламу, чем к католикам. Поэтому Россия — реальный мост между Востоком и Западом. Именно в России сосуществуют эти конфессии без всяких проблем, если они не надуманы.