Александр Севастьянов - Победу не отнять! Против власовцев и гитлеровцев!

Завершая данную тему, скажу, что иллюзии г-на Железнова в начале войны разделяли весьма многие, но к концу войны они развеялись начисто. К примеру, почти вся Западная Украина встретила Гитлера точно так, как если бы прочла и всей душой приняла пропаганду Железнова. Из западных украинцев были созданы дивизия СС «Галичина» и спецбатальон «Нахтигаль». Истребление львовских евреев было ловко и радостно проведено руками украинцев.

Однако в самом скором времени украинцам пришлось разочароваться в «освободителях». Истинные цели волка, прикрывшегося овечьей шкурой, стали им вполне ясны. И если вначале Украинская повстанческая армия (УПА) раскрыла гитлеровцам объятия и дружно вместе с ними била Красную Армию, то уже с 1942 г. ей пришлось повернуть оружие и с одинаковым ожесточением сражаться на два фронта: против советских и немецких солдат. Об этом честно повествует «История УПА», неоднократно изданная на Украине в последние десять лет.

Во многом аналогичную историю имеет партизанское движение в Белоруссии, где значительные массы людей восприняли поначалу приход немцев индифферентно, а то и положительно (в полицаях служило до 100 тыс. чел.), но, по мере того как оккупанты обнаруживали свое истинное лицо, сопротивление приобретало все более массовые, организованные и ожесточенные формы, пока не вылилось в тот феномен, который известен нам как Белорусский Партизан.

Всего же с гитлеровским нашествием на оккупированных территориях сражалось свыше 6 тыс. партизанских отрядов, более 1 млн человек. Это и есть подлинно русский ответ на поставленный в начале главы вопрос.

В связи со сказанным — очень коротко о тех, кого г-н Железнов титулует «настоящими русскими»: о так называемой «русской освободительной армии» генерала Власова.

Во все времена при всех нашествиях на Руси находилось определенное количество отщепенцев, встававших на сторону оккупантов в силу каких-то своих личных обид, амбиций, претензий к собственной власти и сложности взаимоотношений с соотечественниками. Так было и при татарском владычестве, и при польско-шведском нашествии, и при Наполеоне (правда, тут против своего правительства пошли только российские подданные польского происхождения). Так было и при Гитлере. Прав Железнов: целые народы вставали под его знамена — крымские татары, чеченцы, эстонцы, латыши… Я думаю, специально доказывать звериную ненависть этих народов к нам, русским, не приходится. И удивляться тому, что они приняли из рук гитлеровцев оружие и знамена, — тоже.

Немецкая наглядная агитация на Украине имела успех в первые месяцы войны, пока истинные цели нашествия не стали очевидны

Вместе с этим антирусским интернационалом в единую немецко-нацистскую упряжку добровольно запряглось какое-то количество сильно обиженных на Советскую власть русских людей. И еще запряглось «добровольно-принудительно» какое-то количество малодушных русских людей, которые предпочли подлую жизнь предателя и братоубийцы — честной смерти от голода, пыток и лишений. В своем большинстве они получили по заслугам — начиная с самого Власова, повешенного вместе с ближайшими коллегами, и кончая простыми солдатами РОА, которых наши воины предпочитали в плен не брать: брезговали.

Защитники власовцев сегодня говорят, что те воевали против «власть предержащих жидов», чтобы «освободить русских». Что ж, пусть покажут хоть одного «власть предержащего жида», убитого власовцами. Ни Мехлис, ни Каганович и вообще никто из высокопоставленных евреев никогда не пострадал от этих «защитников русского народа». А вот убитых, искалеченных, замученных ими русских — тысячи.

Мой отец, воевавший на фронте с начала 1942-го по конец 1945 г., дважды жестоко бил власовцев: один раз под Кенигсбергом, другой — в рукопашной под Будапештом. Я жалею об одном: что не мог стоять с ним плечом к плечу.

Судьба всех отщепенцев во все времена известна. Она заслуженно жалка. А большинство русского народа всегда чуяло нутром: свой «плохой» диктатор все же лучше «хорошего» завоевателя. Это и есть национально-патриотический инстинкт.

Особо красноречив пример Наполеона, коего «гвоздила дубина народной войны» — дубина того самого русского народа, которому Наполеон торжественно нес на блюдечке полное освобождение от крепостной зависимости («либертэ, эгалитэ, фратернитэ»).

Есть русский народ. Есть страна Россия. Правительства, режимы, вожди приходят и уходят, а они остаются. И те русские люди, что шли в бой «за Родину, за Сталина», защищали, конечно же, не «усатого диктатора» и уж тем более не «жидократию» (которая в те годы агонизировала), а вечное — свой народ, свою страну. И в конце войны это поняли даже те смертельные, кровные враги Советской власти, которые честно, не щадя себя, воевали с ней в Гражданскую, а после без малого тридцать лет клеймили и поносили ее, сидя по эмигрантским гнездам. Советскую власть они клеймили, но на сотрудничество с Гитлером при этом не шли, справедливо полагая, что на данный момент этот враг для России хуже, страшнее. И уж если такой ненавистник Совдепии, как Иван Бунин, выпил здравицу в честь генералиссимуса-победителя…

Изведавшая блокаду Ленинграда Анна Ахматова, чей муж был расстрелян, а сын посажен в тюрьму Советской властью, писала так:

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под сияньем чуждых крыл —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

Ахматова прекрасно знала цену Советской власти, но не обольщалась и на счет немцев, верила в нашу Победу и приближала ее как умела — словом. Возможно, кто-то усмотрит в приведенных строках «совковость» и «рабство». Но именно в них выражена, на мой взгляд, формула русского национал-патриотизма вообще, а военных лет — в особенности.

Точно так же понимала дело и моя родная бабка, вдова расстрелянного в 1931 г. белогвардейского офицера Бориса Севастьянова, прошедшая Германскую и Гражданскую (сестрой милосердия у Деникина и Врангеля), добровольно ушедшая вслед за сыном Никитой, моим отцом, на фронт и погибшая там в чине капитана медицинской службы в прифронтовом госпитале от немецких бомб. И многие другие мои родные и знакомые, русские дворяне, подвергшиеся жестоким советским репрессиям, прошли тем не менее фронт, воевали с немцами кто под Москвой, кто под Сталинградом, кто под Берлином. Они прекрасно, гораздо лучше всяких железновых, понимали, каков лежащий перед ними выбор, и выбирали сознательно и твердо. Это лучшие люди, которых я встречал в своей жизни. Я с ними навсегда.

Для кого-то, может быть, генерал Власов — истинный русский национал-патриот. Для меня — нет. А уж рядом с Буниным и Ахматовой он и вовсе пигмей, жалкая личность. Русское прозрение в величайшей войне — это путь Бунина, а не путь Власова.