Эмманюэль Тодд - После империи. Pax Americana – начало конца

Падение индекса фертильности, характеризующее большую часть мусульманских стран, само по себе предполагает улучшение положения женщины прежде всего потому, что оно отражает повышение уровня грамотности в этих странах, а затем потому, что в таких странах, как Иран, где индекс фертильности составляет 2,1 ребенка на одну женщину, неизбежно появляется очень большое число семей, отказавшихся иметь сыновей и порвавших таким образом с патрилинейными традициями (Теоретически можно построить модель, в которой возможна совместимость индекса фертильности, сниженного до 2 детей на женщину, и абсолютной патрилинейной предпочтительности, если предположить, что каждая семья прекращав! деторождение после появления первою сына и продолжает его до тех пор, пока нет сына. Но это очень нереалистическая гипотеза, так как она исключает возможность для супружеской пары иметь двух сыновей, что несовместимо с другим измерением традиционной арабской семьи — солидарностью между братьями и предпочтением браков между их детьми). В одной из редких стран, по которой мы располагаем многими следующими друг за другом анкетами о браках между двоюродными родственниками, а именно в Египте, мы наблюдаем, что пропорция таких браков сокращается: с 25% в 1992 году до 22% в 2000 году (Egypt Demographic and Health Survey: 1992, 2000).

Во время афганской войны на Европейском континенте в меньшей мере, а в англосаксонском мире в массовом порядке заговорили о культурологической войне по вопросу о статусе афганской женщины, в ходе которой звучало требование провести реформу обычаев. Нас почти уверяли, что американские «В-52» наносят бомбовые удары по исламскому антифеминизму. Такие требования Запада являются смехотворными. Эволюция обычаев, конечно, происходит, по речь идет о медленном процессе, который современная ведущаяся вслепую война может лишь затормозить, поскольку при этом действительно феминистская западная цивилизация ассоциируется с неоспоримой военной жестокостью и рикошетом наделяет абсурдным благородством сверхмужскую этику афганского боевика.

Конфликт между англосаксонским миром и миром арабо-мусульманским носит глубокий характер. И есть вещи похуже феминистских заявлений госпожи Буш и госпожи Блэр, касающихся афганских женщин. Англосаксонская социальная и культурная антропология проявляет некоторые дегенеративные признаки. На смену усилиям с целью понимания проживающих в различных системах индивидуумов в духе Эванса-Притчарда или Мейера Фортеса пришло разоблачение невежественными суфражистками мужского доминирования в Новой Гвинее или их же безграничное восхищение матрилинейными системами на побережье Танзании и Мозамбика, являющихся, кстати, мусульманскими странами. Если уж наука начинает выставлять хорошие и плохие отметки, то можно ли ожидать ясности и уравновешенности со стороны правительств и армий?

Выше уже говорилось, что универсализм не является синонимом терпимости. Французы, например, могут свободно демонстрировать свое недружелюбие по отношению к иммигрантам магрибского происхождении, потому что положение арабских женщин противоречит их собственной системе обычаев. Но эта их реакция является инстинктивной и не сопровождается никакой идеологической формализацией, никакими глобальными суждениями относительно арабской антропологической системы. Универсализм a priori является слепым к различиям и не может открыто осуждать иную систему. Война «против терроризма», напротив, послужила предлогом для вынесения окончательных и безапелляционных приговоров афганской (или арабской) антропологической системе, несовместимых с априорным эгалитаризмом.

То, о чем мы здесь говорим, является не сборником анекдотов, а следствием отступления от универсализма в англосаксонском мире. И это лишает Америку верного видения международных отношений, мешает ей обращаться достойно — то есть эффективно с точки зрения стратегической — с мусульманским миром.

Нефтяная политика Соединенных Шатов, сосредоточенная, естественно, на арабском мире, является следствием новых экономических взаимоотношений между Америкой и миром. Исторический лидер в открытии, производстве и использовании нефти, Соединенные Штаты за последние тридцать лет стали ее крупнейшим импортером. В этом плане Америка, если сравнивать ее с Европой и Японией, где добыча нефти незначительна, стала нормальной страной.

В 1973 году Соединенные Штаты производили в день 9,2 млн. баррелей и импортировали 3,2 млн., а в 1999 году — 5,9 и 8,6 млн. соответственно (Statistical Abstract of The United Stales: 2000. — P. 591). При сохранении нынешних объемов добычи американские месторождения будут исчерпаны уже к 2010 году. Отсюда можно понять болезненную озабоченность американцев по поводу нефти и — почему бы и нет — сверхпредставительство «нефтяников» в правительстве Буша. Привязанность Соединенных Штатов к этому источнику энергии не может, по многим причинам, рассматриваться как чисто рациональная и свидетельствующая о какой-то эффективной имперской стратегии.

Это так прежде всего потому, что нефтяная тематика, учитывая уровень общей зависимости американской экономики от импорта, занимает скорее символическое, чем существенно значимое место. В Америке, даже заполненной по горло нефтью, но лишенной поставок других товаров извне, произошло бы, пожалуй, такое же снижение потребления, как и в Америке, лишенной нефти. Импорт нефти, как было показано выше, составляет хотя и внушительную, но все же второстепенную часть общего американского внешнеторгового дефицита: 80 млрд. долларов из 450 млрд. в 2000 году. В действительности Америка уязвима перед любого типа блокадой, и центральное место нефтяной тематики не может быть объяснено с точки зрения экономической рациональности.

Опасения по поводу недостаточности поставок нефтепродуктов не могли бы привести к такой жесткой привязанности к Ближнему Востоку. Страны, поставляющие Америке энергоресурсы, достаточно удачно разбросаны по всей территории планеты. Арабский мир, несмотря на его ведущее место среди производителей нефти и особенно обладателей ее мировых залежей, ни в коей мере не держит Соединенные Штаты за горло. Половина американского импорта нефти поступает из стран наиболее надежного, с военной точки зрения для Соединенных Штатов, Нового Света, а именно главным образом из Мексики, Канады и Венесуэлы. Если к количеству нефти, поступающей из этих стран, добавить внутреннее производство в самой Америке, то получится, что 70% потребления Соединенных Штатов обеспечивается странами ближней западной сферы, границы которой определены «доктриной Монро».