Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

Поэтому меня поражает, как легко Йоран Ламберц относится к вопросу, когда мы обсуждаем суть дела. Я рассказываю о своих находках, начинаю с первого приговора и объясняю, как я пришел к тому, что в деле нет никаких доказательств. Я показываю, что, напротив, существует множество фактов, доказывающих, что Квик не имел никакого отношения к исчезновению Чарльза Зельмановица, и демонстрирующих, как повел себя прокурор, чтобы обойти эту проблему.

Ламберц с интересом слушает, и встреча продолжается в духе открытости. Я рассказываю о том, что Стюре взял назад свои признания, и проговариваю одно дело за другим. Постепенно наступает время обеда, мне пора уходить. И тут Ламберц объясняет мне примерно следующее: все, что я рассказал, очень интересно, но никакого значения не имеет. Ибо главная загадка остается: как Квик смог рассказать о Трине и Грю? Как мог провести полицейских прямо до места находок?

Я вынужден признаться, что с этими делами я знаком хуже всего и потому не могу с ходу дать ответ.

С этой встречи я выхожу с чувством глубокого разочарования. Мне всегда нравился Йоран Ламберц, я считал его человеком чести. То, что я рассказал, должно было вызвать хоть какое-то раскаяние, но я его не наблюдаю.

В этот момент, когда я иду по улице, удаляясь от офиса канцлера юстиции, в сознании моем четко формулируются две мысли: во-первых, те силы, которые защищают непогрешимость правоохранительной системы, гораздо непоколебимее, чем я до сих пор считал; во-вторых, история с Квиком будет продолжаться до тех пор, пока в ней не исчезнет последний знак вопроса, а это означает, что моя работа далеко еще не закончена.

Мои два первых фильма о Томасе Квике вышли в эфир на шведском телевидении в программе «Документ» 14 и 21 сентября 2008 года.

Что же за историю я рассказывал?

Примерно такую: судебно-психиатрическая клиника пичкала лекарствами пациента, помещенного на принудительное лечение, превратив его в наркомана. Затем его подвергли интенсивной психотерапии, которая вкупе со всеми прочими обстоятельствами и свободным доступом к наркотическим препаратам подвела пациента к тому, чтобы сознаться в тридцати убийствах.

Несмотря на то что пациента неоднократно ловили на лжи, прокурору, следователям, врачам, психотерапевтам и экспертам разного пошиба удалось довести восемь из его признаний до суда. По единогласному решению шести судов первой инстанции пациент признан виновным во всех случаях.

В моей передаче пациент взял назад все свои признания в убийствах и заявил, что никогда в жизни не убил ни одного человека.

Первые две передачи довольно подробно рассказывали о всяких странностях при расследовании убийств Терезы Йоханнесен, супругов Стегехюз близ Аккаяуре и Йенона Леви в Рёрсхюттане. Но самым главным новым обстоятельством являлось, конечно же, то, что Стюре Бергваль, серийный псевдоубийца, утверждал, что он невиновен.

Содержание моих передач привело к тому, что дело Томаса Квика еще раз вышло на первый план в новостных программах и на первые полосы газет. Уже в воскресенье 14 декабря 2008 года, вскоре после того, как Стюре Бергваль взял назад свои признания в конце первой передачи, адвокат Томас Ульссон заявил «ТТ», что Стюре Бергваль намерен ходатайствовать о пересмотре дел по всем убийствам, за которые он осужден. Первое ходатайство — в отношении убийства Йенона Леви — должно было быть направлено в Верховный суд сразу после Нового года.

На следующий день на шведском радио, в «Студии 1», Кристер ван дер Кваст перешел в контрнаступление.

— Это необоснованные утверждения, — заявил прокурор по поводу того, что он и Сеппо Пенттинен ввели в заблуждение суд. — Все открыто показано в материалах следствия. Неверно, что мы снабжали Квика сведениями.

Кроме того, он утверждал, что по-прежнему верит в виновность Квика:

— Наиболее весомым было то, что в каждом конкретном случае он сообщил сведения, которые мог знать только исполнитель преступления. Эти сведения сопоставлялись, среди прочего, с другими данными и заключениями судмедэкспертов. В каждом деле существовали дополнительные доказательства к его признаниям.

Сеппо Пенттинен решил вообще не давать комментариев. «Сейчас начинается пересмотр дел, и я не хочу высказываться, пока этот процесс не будет завершен», — сказал он «ТТ». Такую же стратегию выбрали Биргитта Столе, Свен-Оке Кристианссон и Клаэс Боргстрём.

Юридические эксперты — такие, как адвокат Пер Э Самуэльссон и генеральный секретарь адвокатского сообщества Анна Рамберг, высказались по поводу возможности для Стюре Бергваля добиться пересмотра дела и сочли, что шансы невелики, поскольку отказ от признания сам по себе не является основанием для пересмотра: «Для того чтобы ходатайство о пересмотре дела было удовлетворено, должны выявиться новые обстоятельства, которые суд не имел возможности учесть во время судебного разбирательства», — сказала Анна Рамберг в интервью «ТТ».

Несколько дней спустя ван дер Кваст снова согласился дать интервью газете «Свенска Дагбладет». Там он назвал мою передачу «низкопробной продукцией» расследующей журналистики и отогнал всех репортеров, тщетно пытавшихся задать ему вопросы, утверждением, что они «понятия не имеют, о чем идет речь». Он заявил, что в деле вообще не появилось никаких новых сведений, помимо того, что Стюре Бергваль взял назад свои признания.

Сам ван дер Кваст ударился в рассуждения, которые представлялись в высшей степени странными — особенно для посвященного. То, что история с пропавшими мальчиками-иммигрантами показывает: Квик придумывал убийства, почерпнув информацию из СМИ, с точки зрения ван дер Кваста — полнейший нонсенс.

— Он начал рассказывать об одном из этих мальчиков еще шестнадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто четвертого года, до того, как этим делом заинтересовались газеты.

Я буквально не верил своим глазам. 16 ноября 1994 года Сеппо Пенттинен посетил Сэтерскую больницу, чтобы принять то, что он в своем меморандуме назвал «ассоциативным материалом», который «скорее всего, имеет связь с реальностью». Там Квик рассказывает об убийстве мальчика «примерно в 1988–1990 году». Из меморандума: «В этой связи в его сознании всплывает географическое название Линдесберг. Мальчик не говорил по-шведски. Квик произносит славянское имя, звучащее как „Душунка“. Мальчик был одет в джинсовую куртку, болотно-зеленый джемпер и джинсы с отвернутыми брючинами, которые были ему явно велики. Он был черноволосый, южной внешности».