Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

— Прежде чем Клаэс начнет рассказывать, я хочу сделать одно уточнение, — говорит Пенттинен. Он наклоняется к Квику и говорит задушевным тоном: — Те два места, которые мы сейчас засняли и на которые ты четко указал — это стопроцентные сведения? Без вариантов и отклонений?

Томасу трудно дается речь, однако он заверяет, что на сей раз говорит правду:

— Отклонения в моем рассказе пока касались гра…

Такое ощущение, что на полуслове садится батарейка.

— Гравия? Карьера с гравием? — подсказывает Пенттинен.

— Да, именно, — кивает Квик.

Едва Квик покидает свою позицию, настает очередь Клаэса Боргстрёма произнести речь на камеру, стоя на фоне лесного озера.

— Произошло следующее. Поначалу в первой точке он расчленил труп Терезы в этой своеобразной расщелине. То есть там нет никаких частей тела. Даже крупных кусков костей. Затем он принес части тела, после того как расчленил его, сюда и положил их вот в этой низине. Затем он выплыл на середину озера и выбросил части тела, за которыми возвращался на берег и которые забирал в процессе. Некоторые из них утонули, а некоторые уплыли в разные стороны. Так что в его рассказе есть третья точка — и это озеро.

Вот что Клаэс Боргстрём хотел передать от имени своего клиента. На этом следственный эксперимент в Эрьескугене был окончен — закончилась и последняя кассета.

На экране гостиничного телевизора заплясали черные точки, и я чувствовал себя примерно таким же потерянным, как Томас Квик, когда оглядел в утреннем свете свой номер в отеле «First Hotel Ambassadeur» в Драммене. Переписывание заняло почти двенадцать часов, будильник показывал восемь утра. Меня совершенно заворожило то, что я увидел в записи: большая делегация ответственных шведских чиновников, которые послушно следуют за пациентом психиатрической клиники, пребывающим под воздействием сильнейших препаратов и явно не понимающим, где он находится. Неужели они могли этого не заметить? «Нет, — подумал я. — Это просто невозможно». Неужели они поверили, что он знает, где находится тело Терезы? После того как он рассказал о карьере, не найдя карьера, — у ели, затем указал на треугольник в лесу и наконец заявил, что тело расчленено и утоплено в лесном озере.

Трудно смириться с мыслью, что группа высокообразованных представителей ряда академических дисциплин не поняла сути этого спектакля. С наигранной или искренней доверчивостью все восприняли слова Квика всерьез, в результате было принято решение, что озеро следует осушить.

Множество полицейских из различных округов Норвегии участвовали в работе в течение семи недель при содействии Министерства обороны и внешних экспертов. Поначалу собрали пробы почвы в тех местах, которые указал Квик, затем весь материал вручную просеяли и обследовали судебные археологи, прибегнув к помощи служебных собак. После этого безрезультатного сизифова труда началась еще более сложная работа по осушению маленького лесного озерца. Тридцать пять миллионов литров воды было откачано из озера и профильтровано; осадок на дне собрали до глубины, где находились отложения 10 000-летней давности. Когда вся эта работа не дала результатов, осадок профильтровали еще раз — но ни малейшего фрагмента тела Терезы так и не нашли.

Исключительно дорогостоящее расследование и полное отсутствие результатов неизбежно приводили к выводу, что рассказ Квика не соответствует истине.

Отсутствие находок после осушения озера требовало объяснений от Томаса Квика. Тут он снова изменил свой рассказ, заявив, что спрятал тело Терезы в карьере, где добывают гравий.

Пока норвежцы обыскивали каждый квадратный метр леса, Квика раз за разом допрашивал Сеппо Пенттинен. И поиски в лесу Эрьескуген продолжались до тех пор, пока эксперты — наконец-то! — не наткнулись на остатки костра, где обнаружили обгоревшие фрагменты костей.

Одним из исследователей находок из леса Эрьескуген был норвежский профессор Пер Хольк. Вскоре после начала исследования он пришел к выводу, что некоторые обломки костей, вероятно, принадлежат человеку в возрасте от пяти до пятнадцати лет.

Кто мог возразить против заключения профессора кафедры анатомии университета из Осло, гласившего, что останки ребенка найдены как раз в том месте, где Квик, как он утверждает, сжег тело девятилетней девочки? И все же…

История показалась мне слишком странной, чтобы я мог так запросто поверить в нее.

Я собирался проанализировать то дело, которое, по мнению прокурора, имело самую прочную доказательную базу, — убийство Терезы Йоханнесен, и теперь пытался подвести итоги, дабы понять, на каких позициях я оказался после проведенного анализа. Увиденное убедило меня, что Квик не убивал Терезу. Это беспокоило и к тому же доставляло массу неудобств. Мне становилось все сложнее общаться с разными сторонами в вопросе о виновности Квика.

Кроме того, я обнаружил нечто, о чем никто, кажется, не подозревал: тот Стюре Бергваль, с которым я познакомился в больнице Сэтера, не имел ничего общего с пациентом психушки, который под именем Томаса Квика бродил кругами по лесам и что-то бормотал о том, как он убивал, расчленял, осквернял и поедал свои жертвы. Я нашел и разумное объяснение этому несоответствию: Квика в больших количествах накачивали психотропными препаратами, отнесенными к разряду наркотических.

Дойдя до этого места в своих рассуждениях, я понял, что пора остановиться. Мои знания и догадки пока оставались на уровне гипотез. На многие вопросы еще предстояло найти ответы. В первую очередь я подумал об обожженных костях ребенка, найденных в Эрьескугене, — как раз в том месте, где Квик, по его словам, сжег тело Терезы.

Однако в Швецию я возвращался в больших сомнениях, понимая, что пополнил собой ряды скептиков.

По возвращении я позвонил Стюре Бергвалю. Тот с немалым любопытством отнесся к моей работе. Я рассказал о своих поездках во Фьель и в Эрьескуген и о встречах с норвежскими полицейскими.

— Ух ты, сколько усилий ты на все это потратил! Даже побывал в Норвегии и Эрьескугене?

Мой трудовой подвиг произвел на Стюре сильное впечатление, однако более всего его интересовало, к каким выводам я пришел.

— Что ты думаешь по поводу всего этого? — спросил он меня.

— Честно говоря, поездка в Норвегию и то, что я там увидел, навели меня на некоторые размышления.

— Тогда мне очень хотелось бы, чтобы ты поделился своими соображениями, когда приедешь сюда в следующий раз, — заявил Стюре.

Я мысленно проклинал свою болтливость, из-за которой моя очередная встреча со Стюре грозила стать последней. Мы договорились, что я приеду в Сэтер через неделю, 17 сентября 2008 года.

Я решил быть с ним до конца откровенным. Если он надумает выставить меня вон, то так тому и быть.