Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

То, что сообщил Стюре, означало, что вся история с Томасом Квиком — не только правовой, но и крупномасштабный медицинский скандал. Пациент закрытой психиатрической клиники, которому назначено неправильное лечение: непрофессиональная психотерапия и бездумное применение препаратов. Приговоры за восемь убийств являлись последствиями этого неправильного лечения. То есть если Стюре говорит правду. А как я мог проверить правдивость его слов?

— Для меня было бы очень ценно посмотреть твою медицинскую карточку, — сказал я.

Стюре вдруг смутился.

— Я не уверен, что хочу этого, — проговорил он.

— Почему?

Он помедлил с ответом.

— Мне чудовищно стыдно при мысли, что кто-то посторонний прочтет, что я говорил и делал в те годы.

— О господи! Вся страна читала о том, как ты насиловал детей, убивал, расчленял, поедал их тела! Чего еще тебе стесняться? Кажется, дальше уже просто некуда.

— Не знаю, — повторил Стюре. — Но я должен обдумать это дело.

Его ответ вызвал у меня подозрения. Может быть, Стюре стремится скрыть от меня карточку, поскольку в ней содержится иная правда?

— Тогда подумай над этим, — сказал я. — Но если ты хочешь, чтобы истина увидела свет, важна полная открытость с твоей стороны. Правда и ничего, кроме правды…

— Да, ты, конечно, прав, — пробормотал Стюре. — Просто мне ужасно стыдно…

После долгого и исчерпывающего разговора мы попрощались. Когда я собрался идти, а Бергваль — нажать кнопку звонка, чтобы вызвать санитара, мне вдруг вспомнилась одна важная вещь.

— Стюре, можно я задам тебе один вопрос, над которым я размышляю уже полгода?

— Да?

— Что ты делал во время своих отпусков в Стокгольме?

Он широко улыбнулся и ответил без секундного колебания. Его ответ заставил и меня улыбнуться.

Я стою у дверей комнаты для свиданий и жду, чтобы охранник выпустил меня. Но прежде Стюре должен ответить на мой вопрос.

В материалах следствия отмечены увольнительные Томаса Квика для поездок в Стокгольм. После возвращения из одного такого отпуска он предпринимает «гипнотическое путешествие в машине времени» и внезапно оказывается в состоянии сообщить шокирующие детали об убийстве Томаса Блумгрена в Векшё. Во всяком случае, именно так его психотерапевт интерпретировала внезапное пробуждение воспоминаний.

— Сейчас я тебе расскажу, — с триумфом в голосе произносит Стюре. — Я сидел в библиотеке в Стокгольме и читал статьи в газетах о Томасе Блумгрене. Да-да, сидел и прокручивал микрофильмы. Записывал все важные детали и срисовывал изображение сарая для хранения велосипедов. Затем я тайно провез все это в Сэтер и еще почитал свои заметки, прежде чем от них избавиться.

Хотя я давно подозревал, что дело обстояло именно так, жутковато слышать, как Стюре рассказывает о своей инфернальной дерзости. Господи, зачем он потратил столько труда, чтобы сбить с толку следствие?

По словам Стюре, он вовсе не ставил своей целью обмануть следователей. Ему важно было убедительно разговаривать с психотерапевтом, оставаться интересным пациентом.

— В библиотеку я пошел под влиянием Челя Перссона, — поясняет Стюре. — Постарайся понять, какие огромные ожидания возлагались на меня в психотерапии. Мы встречались на сеансе три раза в неделю по часу. Я рассказывал и рассказывал, но не мог дать никаких убедительных сведений. Между тем Чель Перссон и [врач] Йоран Франссон хотели что-то представить Пенттинену и Квасту. Сообщить что-то о Томасе Блумгрене показалось мне достаточно безопасным — ведь срок давности по этому убийству уже вышел, и обвинение мне не грозило.

Я слышу слова, которые произносит Стюре, но, как ни стараюсь понять, в голове все это не укладывается.

— И это еще не все, — продолжает Бергваль, глядя на меня так, словно собирается сделать мне подарок. — Кроме того, у меня есть алиби в деле, касающемся убийства Томаса Блумгрена! Очень мощное алиби!

Я пока еще не успел переварить то, что он сказал о библиотеке.

— На Троицу в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году мы с моей сестрой-близняшкой проходили конфирмацию, — возбужденно рассказывает Стюре. — Конфирмация продолжалась два дня! В нашем родном Фалуне! В народных костюмах! Мы участвовали в ансамбле народного танца, а потом все вместе прошли конфирмацию.

— Ты в этом полностью уверен? Именно в этот день, именно в этот год?

— Да, — с нажимом повторяет он. — Я все время волновался, что они узнают про конфирмацию. Ведь мои родственники знали об этом. И мои товарищи, проходившие конфирмацию вместе со мной. Выяснить это было проще простого!

Тут является охранник, чтобы выпустить меня, так что мы быстро прощаемся.

Потрясенный до глубины души, я шагаю под холодным осенним ветром к припаркованной машине. Мне есть над чем поразмыслить — пищи для размышлений хватит до самого Гётеборга.

Тот факт, что Стюре Бергваль отказался от своих признаний по всем убийствам, полностью меняет мой план работы над задуманным документальным фильмом.

Сомнения Стюре по поводу медицинских карточек скоро проходят, и он разрешает мне приобщиться к материалам, о которых я даже и мечтать не мог. Во-первых, это его медицинская карточка и график приема препаратов, однако постепенно выясняется, что он сохранил массу корреспонденции, дневников, частных записок и старых протоколов следствия.

Стюре отдает мне все, что я хочу взять, и даже не заботится о том, чтобы перечитать те документы, которыми он меня снабжает.

— Я чувствую себя совершенно уверенно. Я знаю , что в этих материалах нет ничего, говорящего против меня. Впервые мне нечего скрывать. Нечего!

— «Истина сделает нас свободными», [21] «Истина сделает вас свободными». — Ин. 8:32. — отвечаю я шутливым тоном, однако в моих словах звучит невольная серьезность.

Если новая версия Стюре правдива, то он должен испытать колоссальное облегчение.

В первое время после полного превращения Стюре мы часто говорим о том, какими ужасными будут последствия, если он солжет мне, какое несчастье принесет нам обоим малейшая ложь. Сердцем я чувствую, что он говорит правду. Я знаю это. Но из чистого инстинкта самосохранения я намерен сомневаться в каждом его слове.

В глазах окружающего мира он главный безумец страны — человек, которому нельзя верить. Если теперь он заявит, что все придумал, это мало что изменит.