Ханнес Ростам - …Ваш маньяк, Томас Квик

— Можно ли увидеть, кто из этих двоих детей станет серийным убийцей? — задавал Кристианссон риторический вопрос. — Я считаю, что человек не рождается серийным убийцей, а становится им. То, что сотворил Квик с Терезой Йоханнесен, не поддается осмыслению. Но мы можем понять, как он дошел до этого, — саму логику злоумышленника. Преступление часто сводится к реализации мыслей, чувств и воспоминаний, с которыми человеку слишком тяжело жить.

Никто, кажется, не обратил внимания на тот факт, что Кристианссон решил вопрос о виновности раньше суда, что он сделал достоянием публики личные сведения о своем пациенте, а также что он принародно показал фотографию сестры-близнеца, которая в тот момент делала все, чтобы ее не ассоциировали с братом.

Слушатели были околдованы речью мнемоэксперта, разъяснявшего суть всего этого зла. Хотя на самом деле данная речь звучала как эхо теории объектных отношений, практиковавшейся в Сэтерской больнице.

— Убийства можно рассматривать как рассказы убийцы о собственных травматических переживаниях, — заявлял Кристианссон в таких выражениях, которые с таким же успехом могли принадлежать его научному наставнику Маргит Нурель.

Теперь Томаса Квика окружала спаянная команда, где все одинаково относились к Томасу Квику и его виновности. И все придерживались своих убеждений до конца. В своей книге «Современные методы проведения допросов и интервью» Свен-Оке Кристианссон выносит «особую благодарность» Маргит Нурель и Биргитте Столе за «обширные профессиональные знания, которыми вы помогли при создании этой книги».

Существовала только одна дорога вперед — новые расследования и новые обвинительные приговоры.

Квика осудили за убийство Терезы. Приговор был очень детальным и внешне казался обоснованным. Странным обстоятельством явилось то, что многие факты доказывали — Квик выстроил свой рассказ на основании тех данных, которые он почерпнул из норвежских газет, и это доказано. Кроме того, вся история была совершенно абсурдна. Он сообщил неверные данные в принципе обо всем. Во время бесконечных допросов с Пенттиненом одна ошибка за другой постепенно корректировались. Этот процесс растянулся на три с половиной года.

Каким же образом решение суда могло выглядеть таким обоснованным?

Еще раз просмотрев материалы, я мог констатировать, что большая часть «доказательств» была совершенно невразумительной.

Следователи утверждали, что Квик вырезал на дереве символ, который позднее был обнаружен в указанном месте в Эрьескугене. На самом же деле Квик рассказал, что возле озера Ринген должно находиться дерево толщиной в мужское бедро, где он вырезал квадрат. В квадрате вырезана лежащая буква «Y», отходящая от одного из нижних углов квадрата. Следователи долго искали, но так ничего и не нашли. В конце концов удалось обнаружить маленькую березу, на которой виднелись следы какого-то повреждения или маркировки, но совершенно в другой части леса. Никакого сходства со знаком, описанным Квиком, не наблюдалось, а учитывая время, прошедшее с момента исчезновения Терезы, диаметр ствола березы в 1988 году должен был составлять всего несколько сантиметров — невероятно, чтобы человек, желающий оставить знак на будущее, выбрал ее для этой цели.

Другим доказательством выступало то, что Квик рассказывал о стопке досок во Фьеле, которые частично растащили дети. Однако выяснилось, что доски были привезены во Фьель через несколько дней после исчезновения Терезы.

В то время как Квик описал Фьель как деревенскую идиллию с разбросанными здесь и там коттеджами на одну семью, он заявил, что там был банк или магазин. Сеппо Пенттинен в своей обычной манере обратил внимание только на сведения о банке и раздул до небес тот факт, что Квик знал о закрытии банка.

Так все и продолжалось до той улики, которую суд счел самой главной в этой деле. Из решения суда:

«Однако совершенно особым обстоятельством являются его знания об экземе на локтевых сгибах Терезы. Это не было известно даже полиции, и мать Терезы не сообщала об этом полиции до того момента, как ее спросили об этом — после сообщения Квика».

Что же сказано в материалах следствия по поводу этого обстоятельства — очевидно, центрального на процессе?

Во время выезда во Фьель 25 апреля 1996 года Квик сказал, что ему «вспоминается, что у Терезы есть шрам на руке». Рассказывая это, он показывает на свою правую руку. Ничего более он поведать не мог.

После исчезновения мать указала все телесные признаки Терезы на специальном бланке. В графе «шрамы и другие особенности» было указано родимое пятно на щеке, но ни слова не сказано о шраме после экземы. Поэтому норвежские следователи немедленно связались с матерью Терезы, которая рассказала, что у дочери была атопическая экзема на локтевых сгибах. В течение лета экзема прошла, и женщина не могла сказать, были ли у Терезы проявления экземы в тот момент, когда она исчезла, и остался ли шрам.

К следующему допросу, 9 сентября 1996 года, Сеппо Пенттинен уже получил от норвежских коллег информацию о том, что у Терезы была экзема на локтевых сгибах, и он снова поднимает этот вопрос:

Пенттинен: В связи с тем следственным экспериментом, который мы осуществляли, ты дал нам сведения о внешнем виде Терезы. Среди прочего ты упоминаешь, что у нее был своего рода шрам на руке или на руках, я точно не помню, но где-то в этой части тела.

ТК: Да.

Пенттинен: Что ты помнишь по этому поводу сегодня?

ТК: Не знаю.

Пенттинен: Ты помнишь, что упоминал об этом?

ТК: Нет, не помню.

Таким образом, в своем вопросе Пенттинен упоминает «руки», в то время как Квик говорил о шраме на правой руке. Помимо этого, он подает Квику намек на то, что что-то связанное с руками Терезы может иметь большое значение.

На допросе от 14 октября Пенттинен еще раз возвращается к этой теме.

Пенттинен: Я задавал этот вопрос ранее, ты что-то говорил во время следственного эксперимента, что у тебя остались воспоминания по поводу ее рук, своего рода кожная болезнь или что-то в этом духе?

ТК: Я говорил, что… немного воспалены…

Пенттинен: Да, но ты не описал этого, как бы ты не сказал конкретно, что ты имеешь в виду, ты просто сказал, что что-то такое помнишь.

ТК: Да.

Пенттинен: Ты не мог бы развить эту мысль поподробнее?

ТК: Это… воспаление. Надеюсь, что мы одинаково понимаем слово «воспаление».

Пенттинен: Это что-то быстро проходящее или постоянное, которое было у нее, — это болезнь или естественное воспаление в тот момент?

ТК: Не знаю, не знаю. Это могло быть воспаление в тот момент. Может быть, у нее это было постоянно — потому что оно отчетливо. Отчетливое воспаление.