Николай Власов - Великий Бисмарк. Железом и кровью

Особенно активно кампания в прессе развернулась с середины декабря 1873 года, после возвращения Бисмарка в Берлин из своего поместья. В январе 1874 года «Аугсбургская всеобщая газета» писала: «Мы – немцы, и нам предстоит ужасная война с вельфским соседом. Армия осознает это» [540] Миркинд А.М. Под знаменем Коммуны. Кишинев, 1971. С. 194. . 16 января «Северогерманская всеобщая газета» опубликовала материал об опасности, грозящей со стороны западного соседа, в котором содержалось заявление о том, что Германия не сможет жить в мире с Францией, которая поставит себя на службу «римской церковной политике» [541] Haselmayr F. Diplomatische Geschichte des Zweiten Reichs 1871–1918. Bd.1. 1871–1878. München, 1955. S. 91. . Французов обвиняли и во вмешательстве в ход предвыборной борьбы на стороне Центра, вплоть до финансирования германских политических католиков. Подобные выступления в немецких изданиях уже с конца сентября служили предметом жалоб властей республики, но немцы неизменно переваливали всю вину на плечи французских реваншистов.

В этот же период от немецких дипломатов в Петербурге поступили сведения, что во Франции ведется активная подготовка к началу войны уже в ближайшие годы. Несмотря на то что подобные слухи стали, вероятнее всего, плодом начатого Бисмарком же кризиса, «железный канцлер» постарался придать им как можно большее значение. 23 января он написал в ответном послании в Петербург, что Германия знает цену войны, даже победоносной, и поэтому постарается избежать ее, «пока мы не придем к убеждению, что она неизбежна. (…) Если французская политика поставит себя на службу враждебным устремлениям римской курии, мы почувствуем себя в угрожаемом положении и вынуждены будем подумать об обороне». Донесение из Петербурга стало основой для еще одной беседы Бисмарка с Гонто-Бироном, изобиловавшей угрозами со стороны канцлера. Однако в том же послании канцлер писал, что «у нас нет причин нарушать мир и нет ни намерения, ни потребности насильственно прерывать спокойное развитие наших будущих отношений с могущественным соседом. Наше живейшее желание – жить с ним в мире, и мы используем все средства, чтобы французское правительство встало на эту же точку зрения» [542] WIA. Bd. 5. S. 431. . Пассаж, рассчитанный, несомненно, на российское руководство, опасавшееся новой войны в Европе.

Понятно, что весь этот внешнеполитический конфликт не играл самостоятельной роли, а проходил «под знаком внутриполитической борьбы вокруг военного вопроса и «дружественного империи» голосования на выборах в рейхстаг 10 января» [543] Wolter H. Bismarcks Außenpolitik 1871–1881. Berlin, 1983. S.154. . Тесную связь этих процессов прекрасно понимал еще Гонто-Бирон; впрочем, и он под впечатлением развернувшейся кампании писал в декабре, что «Бисмарк в самом деле готовит войну» [544] Борисов Ю.В. Указ. соч. С. 159. . Общественное мнение приучалось к мысли, что сильная армия – необходимость, без которой станет невозможным дальнейшее мирное развитие Германской империи. Одно из основных доказательств того, что Бисмарк прекрасно представлял себе реальное положение дел с «французской угрозой», – его письмо принцу Рейсу 28 февраля 1874 года, в котором он заявлял, что «французская угроза станет актуальной лишь тогда, когда Франция будет в состоянии заключить союз с монархиями Европы» [545] Deininger H. Op. cit. S. 33. .

21 января выборы завершились, но вопрос о военном законе стоял на повестке дня – Бисмарк разослал циркулярную ноту в немецкие посольства в европейских столицах, в которой сообщал, что в связи с жаждой мести в массах французского народа весьма актуальна угроза войны и, хотя немецкое руководство стремится к миру, «если будет точно установлено, что столкновение неизбежно, правительство не сможет нести ответственность перед своей совестью и нацией, ожидая момента, который будет подходящим для Франции» [546] Engelberg E. Deutschland von 1871 bis 1897. S. 97. .

Лишь в середине февраля «вой о войне» был приглушен в связи с негативной реакцией в Вене, Лондоне и Петербурге, но своих основных целей он на тот момент уже достиг. В то же время имелся и негативный эффект – рост напряжения между Петербургом, где усилились подозрения, что Германия еще далеко не «удовлетворена», и Берлином, сближение Франции и России. Впрочем, оба эти процесса пока еще находились в зачаточной стадии и не достигли сколько-нибудь заметного размаха.

Эта история осталась бы простым эпизодом, если бы не стала прелюдией к более масштабному кризису, состоявшемуся весной 1875 года и известному под именем «военной тревоги». В начале года в Петербург с особой миссией был направлен прусский дипломат Йозеф Мария фон Радовиц-младший. Формально он должен был временно замещать заболевшего германского посла в Петербурге. «Миссия Радовица» остается одним из самых загадочных эпизодов внешней политики Второй империи, поскольку о ней сохранилось не так много документальных свидетельств. Достоверно известно, что Радовиц предложил Горчакову достаточно далеко идущее соглашение, которое обеспечивало бы России свободу рук на Балканах, а Германии – на западных рубежах. Сам Бисмарк незадолго до этого сделал примерно такое же предложение российскому послу в Лондоне графу Шувалову, известному своей прогерманской ориентацией: Германия готова «следовать русской политике на Востоке, если получит от России поддержку на Западе» [547] Schmidt R. Op. cit. S. 203. . Российское руководство, опасаясь утратить свободу маневра, отвергло подобные инициативы. Остается не вполне понятным, чего именно добивался Бисмарк. Было ли его предложение вполне серьезным или он просто хотел предпринять весьма смелый зондаж, своеобразную разведку боем, в ходе которой предполагалось установить, как далеко зашло наметившееся в 1874 году австро-русское сближение и насколько Россия готова защищать позиции Франции в Европе? Второе предположение представляется наиболее вероятным, особенно в свете последовавших вскоре событий.

9 апреля во влиятельной консервативной газете «Пост» появилась статья «Предвидится ли война?». Вывод, который делал автор статьи, был весьма тревожным: вооруженный конфликт между Германией и Францией уже на горизонте. Хотя формально газета была независимой, никто не сомневался в том, что публикация инспирирована правительством. Поводом для публикации стали два никак не связанных между собой мероприятии французского правительства: рост закупок лошадей за границей и кадровый закон 13 марта 1875 года, вводивший в каждом полку четвертый батальон. Правда, число рот в батальоне при этом уменьшалось, но на такие «мелочи» германская пропаганда старалась не обращать внимания. Даже военные специалисты, которые прекрасно понимали суть реформы, нагнетали атмосферу.