Юлия Идлис - Рунет. Сотворенные кумиры

Ну и совсем наивно с моей стороны указывать вам, что когда исходная фотография подвергается кадрированию, это всегда отмечается. А отрезание студийного копирайта с фотографий — такой недостойный вас поступок, что я о нем даже не стану упоминатъ».

Из журнала tema, 27 августа 2009

Первые комментарии под этим постом гласят: «Забанит ли он Тёму? Меня забанил», «FINISH HIM!!!», «ебаный стыд» и «фу, как так можно» — то ли в адрес «Другого», то ли в адрес Тёмы Лебедева. Забанил ли его Адагамов, неизвестно: мультитысячники чаще общаются друг с другом постами в своих ЖЖ, чем комментариями в ЖЖ друг друга. Но копирайт на фотографии появился. Со стороны Адагамова, всегда довольно сдержанного в публичном пространстве, это была единственная (и, видимо, единственно возможная) реакция на «наезд», хотя частично пересекающимся аудиториям «Другого» и Тёмы было интересно, подерутся они или не подерутся.

Впрочем, то, что все мультитысячники в ЖЖ находятся друг от друга на расстоянии удара кулаком по лицу, — иллюзия. В том же интервью на Ленте. ру Адагамов пишет: «Мы встречались с Артемием один раз на ЖЖшной тусовке по случаю приезда Брэда Фицпатрика три или четыре года назад. Познакомились, о чем-то поговорили. Одним словом, мы знакомы, но никаких отношенийу нас нет».

Мультитысячники — не титаны, небожители или высшая каста блогосферы. Они такие же люди, как и все остальные: кого-то знают, кого-то — нет. Кого-то любят, с кем-то дружат, с кем-то дружить не стремятся. Как-то работают, как-то живут. Просто за этой их жизнью наблюдает еще несколько десятков тысяч совершенно незнакомых им людей.

— Куда делась ваша собака? Что-то давно не видно ее фоток. — С собакой все хорошо, бегает за мячиком, купается в пруду Воронцовского парка. По-прежнему любит сыр, фисташки и спать у меня на коленях, когда я работаю. Фотография Лунки только что была в моем блоге, пару дней назад.

(Из онлайн-интервью Рустема Адагамова на Ленте. ру)

— У меня нет подзамочных записей. «Под замок» — это средство общения с какой-то группой людей, а я не общаюсь с группой, я пишу так, как пишу, — для всех. Конечно, я стал писать меньше про семью, потому что уже невозможно писать: очень много людей, которые меня не любят, для которых я или враг, или они меня презирают. Ну, это нормально. Но когда пишешь о семье, о чем-то личном, а у тебя перед глазами всегда такие люди — это неприятно. Поэтому я стараюсь уже меньше писать о дочери, хотя раньше я много о ней писал. Вот собака — об этом можно. И то всегда где-нибудь натыкаешься, как вот недавно кто-то написал: «Он с этой своей сраной таксой замучил».

Ну что, вот и стал я сегодня дедом. Разрешите представить: Ноэль Дельсаль-Ройсланд в возрасте двух часов от роду. Главное событие в нашей семье последних двадцати четырех лет свершилось наконец, и девушка, изрядно помучив свою маму и нас, решила, все-таки, появиться на свет около семи часов утра по норвежскому времени. Алинка [94]уехала в роддом накануне и позвонила нам прямо на операционном столе, чтобы мы услышали первое «уа-уа» нашего обожаемого золотца. Кажется, что теперь-то жизнь точно удалась. Молодой папаша (на снимке) совершенно обалдел от счастья, с лица не сходит улыбка, а взгляд не концентрируется на других, кроме дочери, объектах.

Из журнала drugoi, 23 февраля 2009

В нескольких сотнях комментариев к этому посту, кроме поздравлений и пожеланий счастья, почти наверняка можно обнаружить высказывания типа КГ / AM — «креатив говно / автор мудак». Просто потому, что так устроены комментарии к любой записи в ЖЖ мультитысячника.

— Очень большое количество совершенно немотивированного негатива. Когда это только появилось, я стал очень хорошо понимать известных людей — актеров, музыкантов: столько на них всего этого сыплется. Когда ты о чем-то пишешь, выкладываешься, что-то из души вытаскиваешь — а тебе пишут нарочно гадости. К этому надо привыкать. Честно говоря, я еще к этому не привык, меня это до сих пор очень ранит, особенно когда это связано с моими собственными фотографиями. Когда это какие-то чужие фото — ну, пишут и пишут. Но когда ты едешь, снимаешь, показываешь — а тебе пишут, причем специально пишут. это же не потому, что так есть на самом деле, а пишут как бы с таким намерением — достать. У меня сумбурно получается, — заключает Адагамов неожиданно и начинает тереть лоб рукой. — Вы лучше мне задавайте какие-нибудь конкретные вопросы. Устал уже. Больная тема пошла просто.

— Это для всех больная тема. Я вот разговаривала с Носиком.

— Да? И что Носик по поводу негатива в свой адрес сказал? — неожиданно оживляется Рустем.

Антон Носик, обладающий иммунитетом ко всем видам сетевого хамства, которые только есть в Рунете, сказал мне тогда:

— У меня четкое понимание, что, если я хочу читать того, кто этого заслуживает, и не читать в нагрузку всех, кто этого не заслуживает, я обязан по-разному относиться к высказыванию человека, у которого что-то есть за душой, и к высказыванию анонима хуже пидораса, который ничего в этой жизни не сделал сам. В случае Рустема это не работает. Рустем может на весь день расстроиться, получив обидный коммент от пользователя, ник которого он видит впервые. Он переходит на его журнал и видит пустой журнал, а в профайле -500 написанных кому-то комментов. Но Рустем смотрит не на подпись, а на текст, и воспринимает этот текст. И это просто охуеть, потому что у человека 300 тысяч комментов! Как можно не научиться относиться к ним в зависимости от личности говорящего?

Через некоторое время Носик подумал и добавил:

— Ну, просто Рустем очень светлый человек и так же относится к миру.

Потом еще подумал и сказал:

— Только ты этого на всякий случай не пиши, вдруг обидится.

А я подумала, что универсальных рецептов против сетевого хамства все же не существует: каждый пробивается сквозь него как может. И написала.

— Да, я ему завидую ужасно в этом смысле, — задумчиво сказал Рустем, когда я пересказала ему концепцию, озвученную Носиком. — Я его уважаю безмерно, это один из самых интересных людей, которые мне встречались в жизни. При всех его недостатках это, конечно, очень большой человек. Я знаю его уже лет 12, наверное, и он не перестает меня удивлять своими энциклопедическими знаниями, своей способностью к анализу, своими человеческими качествами, тем, что он не жмот, например, что сейчас такая большая редкость среди мужиков местных. Я Антона очень люблю и очень рад, что он отсюда ушел, — вдруг неожиданно заключает он. Дело происходит вскоре после того, как Носик объявил, что увольняется из СУПа.

— Почему? — удивляюсь я.