Айн Рэнд - Капитализм: Незнакомый идеал

Это было великое американское достижение - и если бы нашими лидерами двигало настоящее беспокойство по поводу благосостояния других народов, именно этому им следовало бы научить мир.

Вместо этого мы вводим в заблуждение невежественные и полудикие народы, доказывая им, что в знании политики нет никакой необходимости, что выбор нашей системы или любой другой - лишь вопрос их собственных субъективных предпочтений, и что они с тем же успехом могут предпочесть любую доисторическую форму племенной тирании, бандитского беспредела, устроить любую массовую бойню - с нашей санкции и с нашей поддержкой.

Может быть, именно поэтому мы поддерживаем толпу алжирских рабочих, марширующих по улицам, выкрикивая свои требования: «Работы, а не крови!» - не зная, какие знания или иные средства помогут им добиться желаемого.

В 1917 году российские крестьяне точно так же требовали: «Земли и свободы!» Однако вместо этого они получили Ленина и Сталина.

В 1933 году немцы требовали: «Пространства для жизни!» Но вместо этого получили Гитлера.

В 1793 году французы надсаживались, крича: «Свобода, равенство, братство!» И получили - Наполеона.

В 1776 году американцы провозгласили своей целью права человека - и, ведомые политическими философами, добились желаемого.

Ни одна революция, даже самая справедливая, ни одно движение, даже самое популярное, не добились успеха без поддержки политической философии: лишь она может задавать направление и ставить цели.

Соединенные Штаты - великолепный пример страны, созданной специалистами по политической теории, - отказались от собственной философии и теперь разваливаются на части. Как нация, мы раскалываемся на воюющие племена, которые - лишь в силу цивилизованной традиции, впрочем, ослабевающей на глазах, - сегодня именуются «группами экономического давления». В качестве оппозиции растущей идеологии государственности у нас имеются лишь жалкие группы так называемых «консерваторов», защищающих не политические принципы, но лишь выступающих в качестве вечной оппозиции «либералам».

С печалью глядя на то, как Алжир охватывает хаос, один из лидеров этой страны сказал: «Раньше мы смеялись над конголезцами. Теперь пришла наша очередь».

А через некоторое время подойдет и наша.

Айн Рэнд

Cегодня, когда «экономический рост» страны под угрозой и нынешняя президентская администрация обещает «стимулировать» его, а именно добиться всеобщего благосостояния, еще больше регулируя экономику и тем самым растрачивая непроизведенный национальный продукт, мне хочется спросить: многие ли знают, как возникло выражение «laissez-faire»? [22] Laissez-faire, принцип невмешательства (фр. позвольте делать ) - экономическая доктрина, согласно которой государственное вмешательство в экономику должно быть минимальным. - Прим. ред.

В XVII столетии Франция была абсолютной монархией. Ее государственное устройство характеризовали как «абсолютизм, ограниченный хаосом». Король имел полную власть над жизнью, работой и имуществом любого подданного, и лишь благодаря тому, что чиновники брали взятки, французы могли выгадать себе хотя бы жалкую толику неофициальной свободы.

Людовик XIV был наитипичнейшим деспотом - претенциозной посредственностью с грандиозными амбициями. Его правление принято считать одной из самых блестящих страниц французской истории: он дал стране «национальную миссию» в форме длительных и победоносных войн; он превратил Францию в великую державу и культурную столицу Европы. Но «национальные миссии» стоят денег. Финансовая политика его правительства повлекла за собой хронический экономический кризис. Чтобы избавиться от него, прибегли к старинному проверенному средству - непрерывному повышению налогов. Таким образом, из страны высасывали все соки.

Кольбер, главный советник Людовика XIV, был одним из первых этатистов Нового времени. Он полагал, что процветания страны можно достичь при помощи правительственных циркуляров, а единственный способ увеличить доходы казны от налогообложения - «экономический рост». Исходя из этого, Кольбер посвятил себя «повышению общего уровня благосостояния путем поощрения промышленности». Это поощрение состояло в скрупулезной регламентации и бессчетных чиновничьих запретах, душивших предпринимательскую деятельность. Результаты были самые плачевные.

Кольбер не был врагом предпринимателей; во всяком случае, он относился к ним не хуже, чем наша нынешняя администрация. Напротив, он прилагал все усилия, чтобы раскормить на убой этих жертвенных животных, - и как-то раз (этому было суждено войти в историю), созвав фабрикантов, попросил у них совета - чем он может помочь промышленности. Тогда один из фабрикантов, некто Лежандр, ответил: «Laissez-nous faire!» («Не мешайте нам!»)

Судя по всему, французские предприниматели XVII столетия были куда отважнее, чем их американские коллеги XX века, да и в экономике разбирались лучше. Они знали: «помощь» бизнесу со стороны властей не менее пагубна, чем гонения, и единственное, что власть в силах сделать для экономического процветания нации, - это решиться на бездействие.

Говорить, что истины XVII века сегодня уже не соответствуют действительности, поскольку тогда путешествовали на лошадях, а теперь - в реактивном самолете, равносильно утверждению, что мы, в отличие от наших предков, не нуждаемся в пище, так как носим пиджаки и джинсы, а не парики и кринолины. Из-за недальновидного увлечения конкретными деталями (а может быть, из-за неумения вычленять и провидеть принципы, отличая существенное от несущественного) люди не замечают, что экономический кризис нашего времени - самый древний и самый застарелый в истории.

Сосредоточимся на главном. В предындустриальную эпоху государственное регулирование не смогло привести ни к чему, кроме паралича экономики, массового голода и разрухи. Что произойдет, если навязать такое регулирование высокоиндустриализированной экономике? Что легче регламентировать - работу на ручных ткацких станках и в примитивных кузницах или работу сталелитейных домен, авиационных заводов и концернов по производству электроники? Кто скорее согласится работать под принуждением - стадо забитых людей, занятых неквалифицированным ручным трудом, или бессчетные мириады творческих личностей, залог возникновения и дальнейшего существования индустриальной цивилизации? И если государственное регулирование не может принудить к работе даже первых, какова же слепота современных этатистов, надеющихся подчинить вторых?

Эпистемологический метод этатистов состоит в том, чтобы бесконечно спорить о частных, специфических, вырванных из контекста, сиюминутных вопросах, никогда не допуская их обобщения, не упоминая об исходных принципах или конечных последствиях и тем самым обрекая своих последователей на своеобразное расщепление рассудка. Этот словесный туман они нагоняют, чтобы утаить два основополагающих факта: 1) производство и благосостояние - плоды человеческого разума; и 2) государственная власть принуждает посредством физической силы.