Анатолий Кузнецов - На «Свободе». Беседы у микрофона. 1972-1979

А вы знаете что?.. Это все для меня как бы перестало существовать. Я его как бы не помнил. То есть как не помнить? В памяти это было, но — как бы отправленное в архив, упакованное, перевязанное, ненужное — туда его, в дальний пыльный угол. Сознание просто не хотело, чтобы это было. Та часть сознания, которая любила Сталина, как бы приказала: «Спи!» — другой части сознания, владевшей фактами о сталинских ужасах. И та заснула. И спала как загипнотизированная несколько лет.

…Недавно мне на глаза попалось описание любопытного случая в медицине. Некий двадцатилетний американский студент Джин Типс после автомобильной катастрофы остался жив, но не пришел в сознание ни в ближайшие дни, ни через месяц, ни через год. Что ни делали врачи — не помогало. Случай был признан безнадежным. Джин Типс был совершенно туп и ни на что не реагировал, хотя если его кормили, то ел, если поднимали на ноги и вели, то ногами переступал. Так прошло восемь лет. В 1975 году у него вдруг возникло воспаление желчного пузыря и надо было делать операцию. Сделали. Через шестьдесят пять часов после операции мать Джина, которая, надо сказать, все эти годы ухаживала за ним и никак не соглашалась поверить, что сознание сына угасло навсегда, сидела возле его кровати и задремала. Разбудил ее голос сына: «Мама, сколько времени я лежу в этой больнице?» Она смотрела на него потрясенно. Он опять спросил как ни в чем не бывало: «Мама, а когда это ты так поседела, ты белая, как голубь! Сколько дней я в этой больнице?» — «Три дня, сынок», — пробормотала мать. Он всполошился. «Я должен сейчас же встать, я не могу прогулять больше пяти дней, а то меня исключат с курса».

Он пришел в себя, понемногу узнал, что с ним было. Озадаченно говорил: «Но мне казалось, что я просто спал. И досадовал, что вы непрерывно стараетесь меня разбудить, мне же не хотелось вставать — так ужасно хотелось спать». Выясняется, что он все эти годы почти все происходившее вокруг замечал, слышал, но: «Зачем вы старались меня разбудить? Мне так хотелось спать!»

Любопытно, правда? В своей львиной части сознание как бы получило откуда-то приказ: «Спи». И заснуло, хотя знлло, что его будят, видело, что вокруг беспокоятся, поделывают какие-то вещи, чтобы разбудить. А оно: «Зачем вы меня будите? Я хочу спать». Потом взяло и проснулось.

Чтение этой истории, собственно, и натолкнуло меня на воспоминания из своей жизни. Как это могло случиться, что в моей собственной жизни мое сознание — так странно — да, как бы спало в той своей части, которая располагала фактами, а жило, и плясало, и кривлялось лишь в той части, которая верила в иллюзии?

Странность явления усугубляется еще тем, что я совершенно точно помню, как где-то на переломе между двадцатью четырьмя и двадцатью пятью годами, давно с омерзением сбежав уже с «великой Каховской стройки коммунизма» (формально, правда, это выглядело как законное поступление на учебу в институт в Москве, но это-то и было как раз счастливо удавшееся бегство мое), — так вот, сбежав и живя уже в Москве, я однажды почувствовал себя как бы проснувшимся. Я удивленно смотрел на дома, на небо, на людей, собак, грузовики и троллейбусы — так, словно их первый раз увидел после долгого, полного кошмаров сна. «Как это я мог раньше делать то-то и то-то? — прямо-таки потрясенно спрашивал я себя. — Или какой черт понес меня на эти «стройки коммунизма»? Боже мой, сколько же времени я потерял!» Да, это было очень похоже на пробуждение. И потом это случилось еще несколько раз, но уже не в такой сильной форме. Я даже привык к тому, что периодически раз в несколько лет я как бы просыпаюсь и смотрю на мир как бы протрезвевшим и обострившимся зрением.

В такой момент вспоминаешь, например, какой-нибудь спор с умным человеком, который тебе доказывал прямо противоположное тому, на чем ты упрямо как бык стоял, — спор до ссоры, до ненависти, бывало, — и теперь потрясенно понимаешь, что ведь тогда он был прав, а не ты… Почему же тогда его правота не была тебе ясна? Он стучался в твое сознание, кричал: «Пробудись!» А ты его лишь возненавидел за это. Поистине: «Зачем меня будите? Я хочу спать».

Скажите, а с вами не случалось такое?

Какая сложная вещь — наш мозг… Какие шутки он может проделывать! Причем этак исподволь, незаметно. Яркие, клинические случаи бросаются в глаза, имеют четкие приметы болезней сумасшествия, лечатся и прочее. А вот когда человек, выглядящий абсолютно нормальным по всем статьям психиатрической науки, ревет как белуга от счастья, видя живое божество, гения всех времен и народов, воплощение всех добродетелей, например по имени Иосиф Виссарионович; да когда Иосиф Виссарионович скажет: «Иди, закрой грудью амбразуру» — и он счастливо побежит и закроет; «А поди-ка и перережь горло вон тому врагу народа» — он радостно побежит и перережет горло хоть Бухарину, хоть Пушкину, хоть Льву Толстому, хоть даже самому Христу, ибо если вождь-божество сказало «режь», то какие могут быть сомнения? Вот это, скажите мне, что это такое? Болезнь? Нет вроде. Сон какой-то здравомыслящей части мозга, который бывает и многолетним, а то и хронически-пожизненным? Да?

Не знаю. И вообще, вы будете правы, если упрекнете меня, что я столько уже времени толкую и топчусь вокруг поклонения Сталину, а вместо ответов лишь умножаю вопросы, а ведь тут еще можно было бы нагромоздить много других незатронутых факторов: например, удивительное и малоизученное явление коллективной истерии, древние стадные инстинкты или фатальность ошибок в нашей людской практической логике, так же как и в примитивном материалистическом мировоззрении… Очень многое может иметь отношение к отвратительному явлению массового поклонения вождям… Не охватишь всего. Итак, с вопросами я и кончу эту беседу, которой название дал «Многолетний сон». Возвращаясь к слову «сон».

Может, действительно нам, людям, полезно бы — да почаще! — придирчиво так спрашивать себя: «А не спит ли в этот момент какая-нибудь важная часть моего сознания; хорошо ли бодрствует полностью все мое сознание?»

18 февраля 1977 г.

Недавно мне удалось купить наконец небольшую книжечку, выпущенную в СССР еще лет десять назад, но которую я, живя в СССР, никак не мог достать, как ни охотился. А в Лондоне она лежит себе на полке в отделе русской книги магазина «Фоялз», рядом с другими такими книгами, которых в Москве днем с огнем не найдешь, и я как увидел, так и схватил: «достал» наконец! «Словарь русских личных имен», издательство «Советская энциклопедия».

Зачем мне словарь имен? Так писатель вечно мучается, подбирая имена своим героям, нужны бывают имена комичные, имена старинные, имена выспренние или идиотские, наконец, просто приятные имена, и когда пишешь роман, как на грех, нужные имена не приходят на ум, и вот, представьте, я, писатель, не мог достать в Советском Союзе элементарного словаря имен. В Англии вот достал, в Лондоне.