Анатолий Кузнецов - На «Свободе». Беседы у микрофона. 1972-1979

Для расследования немцы привезли международную комиссию, составленную из всемирно знаменитых медицинских специалистов, экспертов разных стран — Бельгии, Голландии, Италии, Франции, Швеции, Финляндии; и поскольку в данном случае не было ни малейших причин что-либо фальсифицировать, я полагаю, отчету этой комиссии можно верить. Предлагаю отрывок из этого отчета. Каждый может судить сам. Вот выдержки из отчета комиссии.

Все трупы имели следы выстрела в затылок или в заднюю часть шеи, что парализовало шейные позвонки или нарушало деятельность мозга. Почти во всех случаях отмечены две, часто три, а иногда и четыре раны. Это можно объяснить лишь тем, что во время расстрела употреблялись малокалиберные пистолеты и оловянные пули. Это огнестрельное оружие настолько слабо, что убить человека можно лишь несколькими выстрелами.

Весьма характерное явление: во всех случаях констатированы лишь входные отверстия… Некоторые пули, отскакивая от позвонка или от кости черепа, вырывали куски мяса, но не причиняли смерти. Примерно в 60 случаях отмечены, кроме ран от пуль в затылок, еще и разбитые черепа. Иными словами, жертвы, не приконченные выстрелом, добивались тупым орудием…

У всех убитых — туго связанные за спиной руки. В одном случае у жертвы вместо руки был лишь обрубок, но и он был связан с другой рукой. Лишь три молодые женщины… были не связаны. В общую могилу их бросили целиком голыми. Также найдена одна женщина примерно 30 лет, также голая, но со связанными руками. Пожилые женщины были, как и мужчины, в одежде.

Думаю, хватит. Прерву чтение этого жуткого документа.

В прошлый раз я говорил, что, судя по некоторым деталям, энкавэдисты были абсолютно уверены, что их преступления никогда не будут в подробностях открыты. Возможно, в этом и не ошиблись энкавэдисты в других городах, но винницкие — ошиблись.

Вы, конечно, обратили внимание, как грубо, как примитивно они работали. Даже убить как следует-то не было чем, видимо, военная сталинская промышленность не поспевала за темпами террора, толковых револьверов не могла произвести в достаточном количестве. У столичных энкавэдистов, наверное, были получше, а винницким, провинциальным, швырнули какие-то малокалиберные с оловянными пульками, может, просто тренировочные, — и эти мясники сажали по две-три-четыре пульки в голову несчастной жертвы, а потом еще били по черепу железяками, шкворнями какими-нибудь, чтобы прикончить. Ведь нелегкая работенка-то!.. А гляди сколько наработали — двенадцать тысяч в одной только Виннице, и это при общей численности населения в городе — сто тысяч перед войной.

Стреляли в гаражах при Винницком НКВД, потом кучи этих окровавленных, теплых трупов грузили на машины. А кто-нибудь, может, помнит, какие у нас были перед войной грузовые машины — так называемые полуторки да реже трехтонки. Когда потом в войну прибыли американские «студебеккеры», так они казались просто танками, какими-то машинами из будущего по сравнению с игрушечными теми полуторками. Вот НКВД этими полуторочками возило да возило людское мясо в сады да парки, теряя по пути окровавленные калоши и оставляя на булыжниках мостовой цепочки капелек крови, стекавшей из щелей кузовов. Дежурный энкавэдист выходил в ведром песка (я зачитывал в прошлый раз показание свидетеля об этом) и следы крови аккуратно засыпал.

Послушайте, да было ли это, или, может быть, это всего лишь из какой-то сюрреалистической, неприятной повести слишком уж расфантазировавшегося автора? Так нет же, никакому автору такое не придумать, пожалуй, ну вот чтобы всемогущее НКВД элементарных пистолетов для расстрела не имело и так мучилось, убивая какими-то тренировочными малокалиберными! Это же не придумать никакой фантазии. А гляди, в сталинско-советской действительности и получилось…

Винницкое расследование, к сожалению, по сей день остается единственным, по всей форме проведенным расследованием массовых убийств советских людей советской госбезопасностью. В невскрытых, необследованных, забытых массовых могилах, которыми, как оспой, усеяна земля советская, лежит неизвестное, но, конечно, чудовищное число жертв. Эти могилы ведь не только в Сибири, или Казахстане, или во льдах Новой Земли, но они буквально в каждом городе и в поселках, в полях и лесах или, как в Виннице, в фруктовых роскошных садах и в парках культуры и отдыха под аттракционами. Земля наша набита останками этих жертв, люди, может быть, ходят над ними, живут в домах над ними и не подозревают. Относительно героев и жертв войны в Советском Союзе родилось выражение «Никто не забыт, ничто не забыто». Хорошие слова. Смысл выражения, однако, надо бы расширить. Оно подходит ко всем шести десятилетиям после Октябрьской революции: никто не должен быть забыт, ничто не должно быть забыто.

12 марта 1976 г.

Где-то в начале 60-х годов журнал «Юность» взял к печати у меня рассказ под названием «Женщина». Героиня этого рассказа, старая учительница, потеряла мужа в войну, вспоминает его и думает примерно так: «Погиб он, один-единственный человек, — и какое горе, но какое же тогда горе, какой ужас, если подумать, что в войну погибло столько-то миллионов. Миллионов!»

На месте цифры у меня в рукописи были проставлены точки, я намеревался перед сдачей в печать найти и вставить точную цифру, причем наивно полагал, что это просто: безусловно, в каких-то печатных материалах она есть. Но когда я принялся искать, я пораженно увидел, что число граждан СССР, погибших в войну, не указано нигде. Перерыл массу материалов — нет. Тогда стал писать и звонить в разные учреждения, инстанции — от Статистического управления до Института истории, — но нигде никто не мог сказать, сколько же людей у нас унесла война. В некоторых местах вместо ответа спрашивали: «А вам зачем это нужно знать?» — да таким металлическим голосом, словно я спрашивал о числе и расположении ракетных установок.

И рассказ был напечатан без цифры, со словом просто «много». Спустя года два Хрущев объявил цифру; дословно он сказал о войне: «…унесла два десятка миллионов жизней советских людей». Помню, что я засомневался, я считал — значительно больше. Первым, однако, объявлял некую цифру не кто иной, как Сталин. Он в свое время назвал семь миллионов. Но после его смерти это сразу перестали повторять, как совсем уж наглую — и, я думаю, кощунственную — ложь. Но и двадцать миллионов Хрущева — тоже ложь. Подлинная цифра остается неизвестной, хотя она, конечно, есть, уж там где-то для себя советские руководители ее имели и имеют, но не называют, а держат под сверхсекретными грифами, видимо, потому, что она слишком уж жуткая. Пока можно вывести ее приблизительно лишь косвенным путем. Есть косвенный путь — и довольно надежный: зная, сколько населения было до войны, сколько после, и учтя процент естественного прироста, можно получить разницу между тем, сколько людей должно было бы быть (если бы не война), и тем, сколько их есть на самом деле. Эта разница и будет числом погибших.