Отар Кушанашвили - Эпоха и Я. Хроники хулигана

Белла Ахатовна, я ваш урок усвоил: чтение красивых стихов – занятие немилосердное, но нужно тем, кто хочет оставаться милосердным.

Масскульт – и я в этом смысле картинка с изображением высокой четкости – затягивает в свою воронку каждого, будь он хоть трижды одержимый новатор.

А вот Беллу Ахатовну Ахмадулину воронка не затянула.

Я писал о ней, еще будучи студентом тбилисского журфака, уже тогда в отношении нее сочетая слова «бестрепетная» и «субтильная».

Последний интимный литератор из всех, кого я знаю, полагавший, что строчками небывалой красоты можно добиться ясной погоды в доме и в душе.

Такие люди, наружно уязвимые, внутренне невероятно сильны. Они не яростные, но убежденные поборники главенства частной жизни, при которой, возможно, конечно, иметь гражданскую позицию, но невозможно орать о ней.

Не набат, не колокол, не литавры, но – колокольный перезвон. Даже колокольчиковый – более всего подходящий к ее манерности, избыточности.

Никто прежде не говорил таким штилем о страдании и неприкаянности. Если и пытались, утопали в изобилии общих мест. А ее в сердцах, уличенные в эпигонстве, укоряли в квиетизме, в безучастно-созерцательном отношении к жизни.

В непротивлении.

Но быть красивым человеком – это уже противление. Ужасу, что обступил.

«Скажи тихонечко: я больше не ревную, на пальцы помертвелые подув».

Белла Ахатовна, я ваш урок усвоил: чтение красивых стихов – занятие немилосердное, но нужно тем, кто хочет оставаться милосердным.

Вечная память.

Если вы не видели фотографию с последнего официального турнира Елены Дементьевой, где все участницы этого самого турнира представлены в вечерних платьях, вы многое потеряли в смысле эстетическом. Я сейчас, когда рассуждаю о такой тривиальности, как всесокрушающая красота наших девушек, вспомнил что Боттичелли (тоже, наверно, грузин) тоже поклонник большого спорта, особенно в той части его, где самоутверждаются и доминируют девушки.

Наша самая красивая в мире Елена Дементьева уходит из большого тенниса. И большой теннис, большие люди и люди маленькие вне большого тенниса – плачут все. А первая заплакала она, прямо на корте, когда объявляла о завершении карьеры. Что у нашей утонченной героини, внешне совершенно готовой для статуса иконы голливудского кино, общего с молотом и наковальней большого спорта, который хоть и высоко, но все равно трагичен по природе своей? Успех в нем длится одну секунду, остальные двадцать три часа пятьдесят минут пятьдесят девять секунд болит все от головы до пят. И странным образом ты сначала привыкаешь к боли, которая отчасти даже метафорическая, а потом начинаешь лихорадочно вспоминать, когда ты вообще обходился без этой боли?

Елена Дементьева, один из самых красивых жителей планеты Земля на моем ловеласском веку. Я влюблен в нее. А кто не влюблен, покажите мне этого нехаризматичного вруна? Она – самое яркое воплощение темы мужской тоски по небесной красоте, магистральной для таких хитрых женолюбов, как я и Шон Пенн. В общем, как все наши, в чьи стройные ряды затесался даже Игорь Николаев, посвятивший Лене композицию. И удивительным образом такая аллергенная болезнетворная штука, как большой спорт, не попадал с ней в противофазу, более того, любил ее. Это очень важно, и особенно это было заметно, когда она, выиграв, пала на колени на Олимпиаде. Я все смогу стерпеть, даже адскую боль. Одна картина для меня невыносима, когда женщина плачет. Особенно когда наша женщина плачет. Слава Богу, то были хорошие слезы, и то было воздаяние за то, что она относилась к теннису как к священнодейству. Не то что с ней, со мной в тот день случилась истерика.

Жизнь Елены Дементьевой, на которую очень хотят быть похожими мои дочери, жизнь, которая только начинается, это как финал фильма «Мио, мой, Мио», если его дерзко переписать и на грузинский манер с избыточной патокой переснять. Два мальчика и девочка, красивые классической красотой, бегут вдоль берега. Мальчики в финале нужны для композиции (мальчики вообще при таких девушках, как наши, и в жизни нужны только для композиции). Главное в кадре не мальчик, а воздушная девушка, в которой узнаешь Елену Дементьеву. Девочка бежит вдоль берега, слышен колокольный звон, солнце светит, брызги, девочка заливается громким смехом. Она восторженная и недоступная, знает: нет никаких горизонтов, есть только вон та, невидимая полоска, где небо ныряет в море.

Наперед знаю: Оксана Григорьева не даст покоя Мелу Гибсону. Эта вечная история, когда «бес в ребро» находит на свою головушку, в минуты атаки либидо не склонную к самоанализу и вообще к анализу, охотницу за звездными скальпами, не знает вариаций. Все предопределено.

Обложечная кошечка, каковой типаж изучен мною вдоль и поперек, и потрепанный жизнью когда-то обложечный герой, мутировавший во вредоносного шута. (Я не видел его со времен государственного переворота в Сьерра-Леоне, увидел теперь на фото и в фильме «Возмездие» – Боже правый, он же был моим идолом!..)

В этой истории, раздутой до небес, нет ничего, кабы не имя Мела Гибсона с клеймом «экстра»: наша барышня обнаружила величайшую хватку, а старый козел, обнаружив, что она обнаружила величайшую хватку, обнаружил величайшее замешательство, породившее панику с близким нам, россиянам, жанром ходульных оскорблений.

Конечно, нелегко, когда нация, через одного не выбирающая выражений, гневается по поводу зафиксированного на пленке слова «сука». Какие на всех, однако, белые ризы!

В адвокаты ОГ вызвались все, кто имеет о морали и этике не больше представления, чем об анатомии пингвинов. Ведь правда же, что наши люди очень любят наблюдать дымящиеся руины некогда ослепительных карьер!

А Григорьева – наша, ее интимная карьера только набирает обороты, много обещая: сколько мужиков в Голливуде, вон Шон Пенн развелся! Она еще многим чирьи прижжет креозотом, обольстительно улыбаясь и в момент первого же поцелуя включая записывающую технику.

Шут бы с ней, она, если исходить из аморальных критериев бесноватой эпохи, молодец. По ее стопам идет-гудет легион девиц.

Покажите мне российское девичье сердце, не обремененное дерзкими мечтами охмурить и раздеть какого-нибудь мела гибсона. Дело тут не в Оксане Григорьевой, а в океанах Григорьевых. И не в Меле Гибсоне, а в мелах гибсонах.