Михаил Ошлаков - Заказное убийство Сталина. Как «залечили» Вождя

В этой ситуации решение Сталина покинуть пост Генерального секретаря ЦК КПСС никоим образом интересы партийной бюрократии или номенклатуры в целом ущемлять не могло.

Спросят: почему же тогда Сталин требовал на Пленуме своей отставки? Как это понимать?

Можно предположить, что Сталин на самом деле не собирался уходить, прекрасно зная, что его просьба будет отклонена. Зачем Сталину понадобилось поднимать этот вопрос – другое дело, здесь можно строить версии и делать предположения.

Важно обратить внимание на то, что вопросы освобождения фактического главы государства от работы подобным образом не решаются. Даже в Запорожской Сечи, прежде чем выбирать атамана, казаки ходили по куреням и агитировали: кричи, мол, за Кошевого или Бульбу – станет атаманом, поставит сорок бочек токайского. Именно это-то и вызвало недоумение Маленкова, не сомневавшегося, что такие дела не выносятся на суд «толпы», а напротив – решаются в тиши кабинетов, после всесторонней оценки массы факторов, в частности, анализа интересов узкого руководства. Так же данную ситуацию восприняли и другие члены Политбюро, которые после заседания отвели Маленкова в курилку и потребовали объяснить, почему он не предупредил их о намерении Сталина подать в отставку. Маленкову пришлось клясться, доказывая, что он в этой ситуации и сам «не при делах».

Это только Горбачев перед «прямыми» телекамерами мог спрашивать Съезд народных депутатов СССР: что, будем оставлять в Конституции статью про роль КПСС? Не будем? Ну и хрен с ней!

Члены Бюро Президиума сталинского ЦК, конечно же, не были такими легковесными людьми. Поведение Сталина, который сам научил своих соратников премудростям руководства, шокировало их.

Не угрозы своему положению, не угрозы положению партии испугались соратники вождя. О ни перестали понимать Сталина, его логику, они не могли просчитать, куда, к каким решениям и к каким результатам она завтра приведет. Вот это-то как раз и было для них самым страшным!

Скандал с «отставкой» Сталина, разразившийся во время Октябрьского пленума ЦК, был не единственным моментом в растущем непонимании Сталина со стороны членов Политбюро. То же самое относилось и к сталинской внешней политике, которая казалась соратникам вождя вялой, безынициативной и чуть ли не капитулянтской. При том, что сам Сталин к началу пятидесятых годов уже практически не уделял внимания международным делам, министром иностранных дел СССР он сделал бывшего прокурора Советского Союза Андрея Януарьевича Вышинского, волевого, но пассивного, несамостоятельного и негибкого чинушу, никогда прежде не связанного с внешней политикой.

В то же время послевоенный мир ставил перед Москвой крайне непростые задачи, требовавшие от руководства Советского Союза последовательности, настойчивости и неординарности подходов.

Например, у советских властей имелась информация, что в Италии и Греции коммунистов поддерживают более 60 % населения, а во Франции и Западной Германии – не менее 40 %. На всех континентах – от Индокитая до Западной Африки вспыхивали антиколониальные движения, зачастую окрашенные в красные тона. Казалось, что существует реальная возможность использовать эту ситуацию для расширения лагеря социализма. Однако Сталин оставался глух к просьбам иностранных компартий о помощи и даже наоборот – всячески отговаривал их от борьбы. Так, итальянским коммунистам он рекомендовал, прекратив борьбу, войти в монархическое правительство Бадольо, французским коммунистам – распустить свои вооруженные отряды и сотрудничать с правореакционным правительством де Голля, поляков удерживал от любых шагов, которые могли быть истолкованы как советизация Польши, и т. д.

Видя, как Сталин, повернувшись спиной к нуждам борьбы мирового пролетариата, пишет статейки о вопросах языкознания и экономических проблемах социализма в СССР, его соратники недоуменно разводили руками.

Глубину их непонимания иллюстрирует то, насколько резко изменился внешнеполитический курс Советского Союза после смерти Сталина. Этот момент тем более важен, что новая внешняя политика СССР была неразрывно связана с именем Никиты Сергеевича Хрущева, человека, занявшего место Сталина во главе страны и ныне более других подозреваемого в убийстве вождя.

Уже будучи на пенсии, в одной из бесед с писателем Феликсом Чуевым В.М. Молотов давал Хрущеву такую характеристику:

С этими эмоциональными, но бездоказательными оценками Молотова нельзя согласиться. Жизнь показала, что дело обстояло как раз наоборот – Хрущев являлся правоверным ортодоксальным коммунистом, однако при этом был очень ограниченным и неглубоким человеком. (То, что «за ним шли», – на совести тех, кто шел.)

Вызубрив с шахтерским усердием Манифест Коммунистической партии, Программу и Устав КПСС, Хрущев свято уверовал, что по ним, точно по инструкции о сборке шкафа, можно шаг за шагом построить коммунизм. Будучи не в состоянии выработать собственных оценок и постичь логику развития мира, он любое отступление от усвоенных догматов воспринимал как контру.

Хрущев понимал смысл победы социализма с позиций троцкистской утопии, наивно считая, что главным препятствием к торжеству коммунизма является существование на свете Соединенных Штатов Америки. Кто кого закопает – в таком русле определял Хрущев суть противостояния двух мировых систем. Ему казалось, что способ достижения победы над Америкой очень прост – требуется только обложить США по всему миру, лишить их рынков сбыта, поднять против них массы, т. е. сделать в конечном итоге то, что Че Гевара называл «Один, два, много Вьетнамов!».

Политику Сталина, направленную на то, чтобы выждать, восстановить силы, ни в коем случае не лезть в конфликт с Америкой, не экспортировать революцию, но напротив – сворачивать наиболее одиозные признаки большевизма и вводить элементы рыночной экономики, Хрущев считал злобным ревизионизмом, насаждаемым Сталиным ради сохранения своей личной диктатуры.

Оказавшись у власти, Хрущев тут же, как дизельный трактор, попер на мировой капитал, перейдя в открытое наступление на внешнеполитической арене.