Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро

Мне бы ответить, что это значит, что я идиот, потому что я не в духе и срываюсь на нем, но мудрости мне и сейчас-то недостает.

Я и сам поклонник умеренно мракобесной музыки, но они… 5 °CENT, Леди Гага, брит-чертов-поп. Не хочу слышать.

Но надо (после четырехсотого прослушивания ТОКIO HOTEL даже Троицкий прошипит: «Без сомнения, в этом что-то есть»).

А. спросила меня однажды про подростковую беременность.

Я устоял на ногах.

– Столько публикаций на эту тему!

Я устоял на ногах.

– Все девчонки это обсуждают.

Ей-богу лучше б меня ударил Валуев (который за 60 лет карьеры так никого и не ударил). Или я кого-нибудь ударю.

– Я считаю, что непременно!

Ах ты, моя ласточка!

– Что ты говорила про поход в кафе? Держи монету.

– НЕ НАДО – столько.

– А я ХОЧУ сделать тебе приятное.

Я выбежал из залы со всею легкостью дикого козла, несообразной моим летам, думая о том, что между ключевыми, неизбежными и очень неприятными словами тоненькая демаркация.

Каждый должен ловчить, как умеет.

Иногда сил нет, слов нет, не хочется.

А Надо.

P.S.Еще большой вопрос, что мне больше удается – памфлеты или семейная хроника. Знаки препинания

Мой самый любимый момент в разудалой жизни детишек – это когда они всерьез и до обмороков взрослых увлекаются изучением слов, букв, предложений. Если вы мою симпатию не разделяете, у вас преждевременная старость, и вы жертва вульгарной социологии. Из любви к словам они играют ими, как кубиками, и я неделями разгадывал, что общего между «бусями» и «автобусом».

У моих детей просто моторика такая (приятно думать, что унаследованная от меня) – в руках должна быть книжка.

– Что ты делае? – традиционный вопрос в семь утра (Даниил делает на «делае» именно такой удар).

– Видишь ли, егоза, работаю!

Судя по хохоту, он нравится сам себе в качестве интервьюера, а больше всего ему нравится новое слово «егоза».

Я слушаю, чтобы настроиться, U-2, вслух комментирую специфический голос Боно, он фиксируется, как Бу-у-у-у, что, в общем, вписывается в специфику парня, обедающего с президентами, выбивающего деньги для стран третьего мира и в уикенды кутящего на яхте со… специфическими девушками.

Они даже отвечают, перебирая —это видно и слышно – варианты ответа.

Учебные пособия по грамматике всегда были (в шести случаях) за ненадобностью (седьмой, Данька, еще махонький), для полной симметрии не хватало только инквизиторских методов борьбы с ними, потому что общение – всё, пособия – пшик.

Вот, кстати, коробки – другой коленкор.

На коробке, что доставила горячую пиццу, есть красивая буква «П». Я тут же начинал пропагандировать слово «Папа», а с дочерьми – «Прелесть»!

Непостижимо-постижимой, иррационально-рациональной природе языка мешают только знаки препинания.

Я, как дурак, всегда говорю в связи с ними об «эмоциональном подтексте», но мой последний Николоз (Коля) однажды оборвал меня, зевнув и, хлопая себя по брюшку, сказав: «Хорошо покушал».

Он же спросил, почему «не наши буквы красивее наших». Я, сочетающий квасной патриотизм с теми еще задатками того еще Макаренко, промямлил что-то про «видимость».

– Очень даже видно, – отрезал Ника, приобретавший похвальную собранность, когда водил пальчиком по аршинным заголовкам. (Особенно его забавлял вопросительный знак.) Еще блаженно, не ведая про экзистенциальную силу знака, он показывал его гостям, гордясь и хихикая.

Теперь он относится к вопросительному знаку иначе.

Стратегически.

Когда одна девочка кричит во дворе другой: «Сука!» мой рыцарь смотрит на нее и сам себя спрашивает: «Дура?» И сам себе отвечает: «Дура».

Негромко. Он еще не знает, что уверенная спокойная точка, иногда она еще более убедительно доказывает, что жизнь полна, и даже восклицательный знак, граничащий с истерикой, ни к чему («Истерику оставьте папе, – говорю я, вздыхая»).

Мои дети не отходят от зеркала, не зная еще, что зеркала – самая вероломная штука на Земле, на свой салтык выстраивающая твои отношения с миром. Прежде зеркало ведь было инструментом воспитания, вторым после ора по очередности.

Теперь у детей появилась (я говорю, понятно, про младших) вера в то, что зеркало – лучший фиксатор их великолепия, инструмент окучивания потенциальных обожателей (это я о девочках) и расстройства супостатов (это я о пацанах).

Только девочки мои плакали иногда: «Я некрасивая!» Я настаивал, что как раз наоборот, а если врут, пусть меня сошлют на остров проклятых. Уговор работает: как же не будет работать вкусный комплимент? А уже со способностью предолго изучать себя у моих (да и у ваших) детей всегда все в порядке; они у меня страшно красивые, с печатью светозарности на челе.

Для них получать подтверждение своей неотразимости – живая вода, усвоенная дорога к барже с сахаром. К зеркалу они подходят всё чаще, летая, судя по глазам, во время подходов. Торопить их в это время кажется им проявлением фашизма.

«Как красив человек!» – думают мои, когда приподнимаются даже в машине, чтобы себя разглядеть.

Тут бабушка пыталась прервать акт самолюбования: вот еще!

На какое-то время унылый мир спарен главным развлечением, как праздник – цветами и руладами птиц. И конечно, из всего дяди Меладзе им нравится «отчаянно красива» – этот оборот.

Во всем этом чувствуется явный дефицит любви и восхищения, но и тут помогает дядя Меладзе (вернее, дяди): «Как ты красива сегодня, нет в моем сердце ни боли, ни зла».

Только восхищение и гордость, ВАВУ!

Никакого многоточия, сплошь восклицательные знаки!

P.S.Я вместе с детьми прохожу этот длиннющий путь. Не хоху

Мой идол Даниил, в чьем голосе всегда чувствуются две странно сочетаемые тональности: восторженная и нигилистическая, вместо «Хочу!» орет «Хоху!», кричит «Па-а-ап!», не ожидая ответа, и, вдруг, два года спустя, начинает любить плюшевые игрушки. Последнее особенно не смешно, учитывая, что ему уже без малого два года, а для кутаисца это…

На моей памяти впервые столь брутальные перемены случились с одним взрослым человеком за одно утро.