Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро

Репутационная политика? Тогда – позорная, а если вы наберетесь наглости и скажете что-нибудь вроде: широкая натура, для нас старается, – я вас ударю.

Ее поле – песня, и пусть это поле возделывает, пусть даже повода не дает для догадок, что для нее важнее всего в жизни.

В забытой всеми феерической, тихой песне она спела: «Если спросит меня голос с небес…» – мол, кто более всех на Земле дороже, она ответствовала: «Дочка, мама, ты и я».

В этом месте, чтоб не запамятовать, восклицаю: лучший автор Пугачевой – Игорь Николаев. Он автор и упомянутой песни, в которой есть бьющие наповал, но почему-то самой АБП в ходе последующей жизни игнорируемые строчки: «Но с тобой мы знаем точный ответ – виноватых в том, что прожито, нет».

В таком признании определенно отвага: самый тон – взвешенный, покойный. Мы же филиппики швырять мастера – и вы, и я, да и она, судя по тому, что в квартете ингредиентов смысла жизни в ответе небесам самое зыбкое звено – «Ты».

Бросьте в меня булыжники, но не Галкин же под местоимением разумеется!

Был такой в мои студенческие времена журнал «Театральная жизнь» – уж не знаю, живой ли (судя по тому, какова она, эта жизнь, без кавычек, вряд ли). Вызывающе антисоветский, и антисоветскость его состояла в том, что он исповедовал и проповедовал – бестрепетно притом – культ отдельно взятого человека.

АБП опубликовала там эссе. Лучшее из того, что она писала. Могу, если она возразит, доказать, ибо, например, в журнале имени себя, недолго протянувшем, писала она, что ли, устало, а тут – плевок в рутину, проклятие и гимн одиночеству, огонь, радость, скорбь, секундная эйфория. Эссе было об артистической доле.

О себе.

Это было написано так беспощадно и сердечно, что я, хвастливый журфаковец, изумился, нет, был настигнут прострацией: вот как, оказывается, можно писать.

О себе, о мире – по-доброму и зло, высоким штилем и безмерно едко.

Я тогда неделю в хандре проходил. Нет, лгу. Просветленным, напротив. «Если у человека такой высокий уровень самоосмысления, – думал я, шатаясь по тифлисским улочкам, – понятно, почему страна прислушивается ко всякому его вздоху, а два 10-летия спустя другой титан самоедства, Гриша Лепс, решается на жест, который по охальности сродни покорению Эвереста без подготовки, – перепеть «Озеро надежды» (Игорь Николаев, само собой)».

В любом другом исполнении, повторяю, мертворожденная затея. Песня от лица женщины, находящейся на перепутье, угодившей в ловушку собственных химер, невозместимых интимных издержек, потратившей полжизни на поиски счастья и при всем при том – верящей, верующей.

Лепс спел ее от мужского лица – и так, что солнце ярче засияло, дожди стали более частыми и хмель от жизни самой бьет в голову.

Тут же злорадно стали писать: ГЛ спел даже лучше. Не лучше – иначе, и потом, в чем-чем, а в зависти АБП замечена никогда не была. Уж скольким помогла – от «А-Студио» до Любаши, от Зинчука до Моисеева.

Коротко знающие утверждают, что АБП тотчас, если, натурально, считает нужным, отзывается на зов о помощи, и вообще, для тех, кому доверяет, она не на котурнах и не в маске: ни позы, ни аффектации.

Все люди, которых она любит, главные для нее, и даже тех, кто ее любви не оценил, она провожает с грустной улыбкой с миром: послушайте «А ты не знал» и «Не обижай меня».

У нее такая закалка, что она не боится косых взглядов. Я бы боялся, если бы про меня спел Сергей Зверев (я, кстати, дружу с ним – высокой, будете удивлены, самоиронии человек), но все это семечки, когда вспоминаешь, что она сделала с песнями Владимира Кузьмина. Кто спорит, он один из самых вкусных мелодистов европейского калибра, но как насыщала она само пространство этих мелодий: «Когда-нибудь я стану лучше…»! Такая песнь в той мертвящей среде!

И годы спустя «Будь или не будь» с… – вот как это объяснить? Воздух другой, с панталыку сбивает?

Выпускникам «Фабрик» всех стран и не разобраться, как можно было так в полголоса для хрестоматийного фильма пропеть «Мне нравится», что носовые платки были самым востребованным аксессуаром, а годы спустя забацать дуэт с Веркой Сердючкой.

Я слышу: не тебе, пес, совать нос в эту путаницу противоречивых наслоений в репертуаре Великой, но, мужественно отвечу (да еще подкрепительно-выразительно кашляну), это именно я едва не загремел из-за нее в каменный мешок, а загремел бы – и поделом, это я на гастролях в Самаре главному ее произведению, дочери Кристине, заходя в ресторацию, где она, само совершенство, трапезничала, напел «Не отрекаются любя», а гомерический хохот закончил дивертисмент-элегией «Желаю счастья в личной жизни».

Поэтому – шаттафакап!

Суровый и блистательный Розенбаум, тоже полагающий МГ пластмассовым, тоже не понимает, как вдохнувшая особенную жизнь в его пьесу «Где-нибудь с кем-нибудь как-нибудь» леди, боготворимая им, – вот с этими вот…

Она узаконила честную, со слезами, жизнь, вот что. Увековечила образ той самой леди: сильной, но терпеливой, терпеливо плачущей у окна.

Другие карабкаются по призовому столбу, она (если бы не этот окаянный визит на Первый канал с рассказом о том, как за квартиру прощен был ничтожный зять), минуя столб, шествовала по русской, прежде советской, земле, она – наш Клинт Иствуд в юбке, который большую человеческую невинность трактует как осознанное состояние организма, а это состояние регулярных требует упражнений.

Я мог стать ее другом, но постеснялся. После суда в квартиру меня привел Филипп, меня трясло, а когда б не трясло, этого текста не было бы. Она угостить чаем хотела, а я, идиот, отказался.

Она спела песню, которая называется «Когда я уйду».

Еще чего: стоять! Никуда вы не уйдете. Вы – наша потому что.

Нет, моя».

– …Помню, в Украине в одной из программ я был в жюри, а ведет ее Лазарев. Мое отношение к Лазареву знают все…

– …надеюсь, неблизкое?

– Нет, у него якобы с Лерой… и Лера Кудрявцева постоянно мне говорит: «Перестань ты его дергать!»