Сергей Чупринин - Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям

Что тоже, впрочем, отнюдь не всем писателям по душе. « Какой-то карнавал вокруг, – язвит Ефим Бершин. – Лермонтовский маскарад. Одни маски. Говорим одно, пишем другое, думаем третье. В литературных кругах научились улыбаться друг другу – верный признак крайнего падения ». А Андрей Немзер – наперекор дежурным призывам жить дружно – напоминает: « Наши взаимные неудовольствия совершенно естественны. Это норма литературного быта, подразумевающего неизбежные конфликты. Сахарно-медовые сказки о ненужности споров, ужасах “монологизма” и благотворности всеприятия, на мой взгляд, куда хуже. Либо они служат дымовой завесой, прикрывающей тихие улыбчивые пакости “сказочника”, страхующей его от “посягновений” инакомыслящих и освобождающей от моральной ответственности. Либо, что не лучше, являют собой бескорыстное “прелюбодейство мысли” ».

Видит бог, страх как не хочется соглашаться ни с внутрикорпоративным (тусовочным) всепрощенчеством, понятым как синоним круговой поруки, ни с немзеровской апологией конфликтов и взаимной нетерпимости. Но реальность именно такова, и это означает, что идеи мультилитературности, основанные на принципах мирного сосуществования в культуре, восторжествуют в нашей среде отнюдь не скоро.

См. АНДЕГРАУНД; БОГЕМА; ВОЙНЫ ЛИТЕРАТУРНЫЕ; ЛИБЕРАЛЬНЫЙ ТЕРРОР В ЛИТЕРАТУРЕ; МУЛЬТИЛИТЕРАТУРА; НАПРАВЛЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ; ПОВЕДЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ; ПОЛИТКОРРЕКТНОСТЬ В ЛИТЕРАТУРЕ; СКАНДАЛЫ ЛИТЕРАТУРНЫЕ; ТУСОВКА ЛИТЕРАТУРНАЯ

В выделении этого понятия не было решительно никакого смысла до тех пор, пока – по русской, а затем и по советской традиции – практически все сколько-нибудь значительные произведения, прежде чем стать книгами, печатались в толстых литературно-художественных ежемесячниках и писатель не мог, минуя журналы, обрести ни литературную репутацию, ни устойчивую известность. Исключение составляла лишь массовая литература, но и тут можно предположить, что коммерческий успех сочинений Валентина Пикуля и Юлиана Семёнова был в значительной мере подготовлен их публикациями соответственно в «Нашем современнике» и «Знамени». Причем, так как уровень художественных требований в журналах в целом был выше, а горизонт дозволенной свободы нередко шире, чем в государственных издательствах, продукция толстых литературных журналов без всяких затруднений и оговорок ассоциировалась у публики и с мейнстримом, и с тем, что позднее стали называть качественной словесностью.

Эта литературная норма была, казалось бы, поддержана публикационным бумом второй половины 1980-х годов, когда именно через журналы пошли к читателям и так называемая задержанная классика («Мы» Евгения Замятина, «Собачье сердце» Михаила Булгакова, «Котлован» и «Чевенгур» Андрея Платонова, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака), и ранее неприемлемые по идеологическим соображениям произведения наших современников (книги Александра Солженицына, «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова, «Ночевала тучка золотая» Анатолия Приставкина, «Стройбат» и «Смиренное кладбище» Сергея Каледина, «Белые одежды» Владимира Дудинцева), а также вещи, ранее неприемлемые прежде всего стилистически (стихи Геннадия Айги и поэтов-метаметафористов, проза Евгения Попова, Людмилы Петрушевской, Владимира Шарова и многих других писателей). Но уже тогда, впрочем, появились писатели, своей репутацией и своей популярностью никак не обязанные журналам или обязанные им лишь косвенно, как, в первую очередь, Виктор Ерофеев и Владимир Сорокин. А вслед за ними и писатели, произведения которых, с полным правом претендуя на коммерческий успех, оказались неприемлемы именно для журналов. Здесь наиболее выразительным примером может служить Эдуард Лимонов, чьи романы были отвергнуты либеральными изданиями по политическим причинам и не подхвачены коммуно-патриотическими журналами по причинам уже морального и эстетического характера.

Эти-то авторы и составили ядро внежурнальной словесности, которая уже во второй половине 1990-х годов стала пополняться, во-первых, писателями, по тем или иным причинам отказавшимися от привычного ранее сотрудничества с литературными ежемесячниками (Татьяна Толстая, Виктор Пелевин, Виктория Токарева, Михаил Веллер, Дмитрий Липскеров), а во-вторых, литераторами нового поколения, в чьей стратегии такое сотрудничество не было даже предусмотрено.

И именно они при самоубийственно активной поддержке ряда литературных критиков, под улюлюканье средств массовой информации стали заявлять, что толстые журналы «умерли», а их литературная продукция, как выразился Павел Басинский, « страшно далека от народа. Это литература самоудовлетворения, нужная самим авторам и десятку обслуживающих их критиков ». Литературные ежемесячники мертвы, – сказал Михаил Новиков. Нет, – возразил ему Леонид Латынин, – « они выполняют функции холодильников, сохраняя в замороженном виде те продукты, которые не могут долго храниться в живом виде ».

Такого рода операций по створаживанию (термин Владимира Маканина) толстожурнальной литературы было за последнее время произведено столько, что остается удивляться и ее живучести, и тому, что невысокие, конечно, тиражи литературных ежемесячников ничуть тем не менее не ниже тиражей книг подавляющего числа их лютых ненавистников. Если же не вступать в полемику, то придется заметить, что, с одной стороны, никакой единой поэтики у толстожурнальной литературы, разумеется, нет, ибо трудно усмотреть что-то эстетически родственное в сочинениях Михаила Шишкина и Анатолия Курчаткина, публикуемых «Знаменем», или Бориса Екимова, Галины Щербаковой и Владимира Тучкова, представляемых «Новым миром». Паролем редакционной деятельности как раз и стал в последнее десятилетие принципиальный эклектизм журнального строительства, позволяющий чередовать реалистическую прозу с постмодернистской, а произведения, сознательно предназначенные высоколобым читателям, оттенять новинками отечественной миддл-литературы.

Но тем менее, с другой стороны, представляется, что все-таки вполне правомерно говорить и об особом «толстожурнальном формате», понимая под ним и параметры объема, заставляющие – за единичными исключениями – печатать пространные сочинения в сокращенном, «журнальном» варианте, и уровень литературного исполнения, исключающий грубые нарушения традиционных норм в композиции, сюжетостроении и языке публикуемых произведений, и, наконец, то, что, – по замечанию Андрея Василевского, – каждое из этих изданий обречено « быть журналом “мейнстрима”, по возможности отсекать крайности, которые могли бы оскорбить или шокировать наших читателей ».