Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)

Книга Эрика Хоффера, вышедшая в 1951 году, называется «Истинно верующий». Она посвящена анализу и оценке так называемых массовых движений - религиозных, политических, национальных - таких, как, скажем, фашизм. Главное внимание уделяется психологии рядового участника таких движений - вот этому самому истинно верующему. То, что Хоффер писал по этому поводу ровно полстолетия назад, сохраняет известную актуальность для характеристики нынешнего исламского фундаментализма.

Вот основной тезис Хоффера:

Сила массовых движений происходит из склонности их последователей к совместным действиям и самопожертвованию. Говоря о вере, доктринах, пропаганде, руководстве, непримиримости массовых движений и тому подобном, мы только описываем инструменты объединения и средства, употребляемые для управления ими. Почти невозможно понять природу массовых движений, если не обратиться к главному: их способности к совместным действиям и готовности к самопожертвованию...

Чрезвычайно важно, что такая способность и такая готовность возникают у глубоко фрустрированных людей. Что такое фрустрация, чем страдает подвергшийся ей человек? Это сознание непоправимо малоценного «я». Главное желание таких людей - убежать от собственного «я», - и это желание выражает себя в готовности к совместным действиям и самопожертвованию... Такие разнообразные феномены, как недооценка реальности, склонность к выдумкам, способность ненавидеть, страсть к подражанию, легковерие, готовность к осуществлению невозможного и многие другие наполняющие фрустрированное сознание, суть средства и двигатели любых безответственных и опасных действий. Но совместные действия и самопожертвование требуют как раз такого самообесценивания.

Тут важнейшее у Хоффера - психологическое разоблачение природы героизма, наблюдаемого в массовых движениях (ибо способность к самопожертвованию по-другому можно назвать именно героизмом): человек выступает как герой не потому, что он хорош и доблестен от природы, а становится героем, чтобы повысить свою изначально невысокую цену. Приобщение к массовому движению снимает фрустрационную напряженность в индивидуальной психике. Получается, что к таким движениям наиболее охотно примыкают люди незначительные, всякого рода второй сорт. Вспоминая известную апофегму, можно сказать, что кухарка, вступившая в коммунистическую партию, уже не кухарка: она управляет государством.

Нынешняя ситуация, однако, много сложнее. Ее нельзя свести на индивидуальную психологию. Сейчас часто вспоминают одну из мусульманских тем: мученика в раю ожидают семьдесят две чернооких девственницы. И готово возникнуть впечатление, что молодые люди, становящиеся террористами-смертниками, мотивированы сексуально.

Нет сомнения, что во многих случаях это именно так, что можно говорить об индивидуальных проблемах террориста, компенсируемых в ситуации самопожертвования. Как не подумать об этом, зная, что двое из них накануне 11 сентября провели вечер в стриптиз-баре, пия к тому же водку, строго запрещенную Кораном? Но нынешняя проблема выходит за индивидуальные рамки - как, впрочем, проблема любого массового движения. Фрустрация, способствующая экстремизму, овладела громадным мировым регионом - мусульманским Востоком. Вот об этом и говорил Найпол в цитированном интервью: трудно признать себя отставшими от человечества, да еще обладая петродолларами в придачу.

Механизмы, описанные Хоффером в «Истинно верующем», в нынешнем конфликте мультиплицированы, доведены до уровня - произношу табуированное слово - столкновения цивилизаций. Табу недавно подтвердил сам автор пресловутого термина - Сэмюэл Хантингтон, выступавший на днях по телевидению и оказавшийся скромным на вид старичком. Так-то оно так, но говорить об этом не следует, сказал автор «Столкновения цивилизаций», - потому что исламские экстремисты только этого и ждут: это они хотят таким видеть нынешний конфликт и намеренно провоцирует таковой; мысль, тоже не раз звучавшая в эти дни.

Нынешняя американская политическая установка: представить конфликт не столкновением цивилизаций, а борьбой со злом - переведение проблемы в моральный план.

Но что такое зло? Или, ближе к теме, насколько возможна борьба с ним?

Бердяев во время большевицкой революции написал книгу «Философия неравенства» с подзаголовкам «Письма к недругам по социальной философии». Эта книга пользуется спорной репутацией, автор сам позднее от многих ее мыслей отказывался; не потому ли, что истины, в ней высказанные, слишком горькие? Обращаясь к этим недругам, Бердяев писал:

...радикальное отрицание радикального зла получило наименование гуманизма. Вы надеялись освободить человека путем отрицания зла. На этой безгрешности человеческой природы, якобы испорченной и порабощенной иллюзиями религии, насилиями государства и социальными неравенствами, построили вы свои теории прогресса. В прошлом человечества вы видели много зла, но это не было радикальное зло, заложенное в метафизической глубине, это было всегда зло социальное, лежащее на поверхности общественной среды. В будущем же вы провидите одно добро. Ваша социальная философия оптимистична. Гуманизм всегда оптимистичен. Но есть ли основание для такого оптимизма, оправдывается ли он, если заглянуть в глубину жизни? Я думаю, что социальный оптимизм всегда поверхностен. Вашему гуманистическому оптимизму необходимо противопоставить пессимизм более глубокий, суровый и здоровый. Ваш социальный оптимизм и ваша социальная мечтательность говорят об отсутствии в вас необходимого для всякого освобождения аскетизма, о распущенности вашего духа. Для духовного оздоровления необходима аскетика, воздержание от нездоровой социальной мечтательности.

Понятно, что под аскетизмом в этом контексте нужно понимать не столько ограничение консюмеристских практик, сколько духовную сдержанность, требующую не строить особо розовых иллюзий о человеке и не сильно надеяться на беспроблемное будущее. Гуманизм должен быть не оптимистическим, а стоическим. Собственно, он таким и стал после опытов двух мировых войн в Европе, у таких, например, мыслителей, как Рассел и особенно Камю. Но Америка в этом отношении несколько отстает, или, скажем так, отставала. Теперь подобные опыты и ей приходится переживать. Так происходит ее вхождение в историю, в ее mainstream, главный поток: ведь до 11 сентября участие Соединенных Штатов в мировой истории было по существу - и к счастью! - спорадическим. Это счастье теперь кончилось.

Но теперь и началось то, что называется рождением нации.

Еще раз процитируем Бердяева, из той же книги:

Бытие нации не определяется и не исчерпывается ни расой, ни языком, ни религией, ни территорией, ни государственным суверенитетом, хотя все эти признаки более или менее существенны для национального бытия. Наиболее правы те, которые определяют нацию как единство исторической судьбы. Сознание этого единства и есть национальное сознание...