Пётр Вайль - Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Господи, что я знал о техасских скотоводах и нефтяных магнатах? А в Санта-Барбару, город в 150 километрах к северу от Лос-Анджелеса, попал только в конце 80-х — но отчего-то следить за жителями было интересно. И почему все Штаты обсуждали драку в бассейне красавицы брюнетки Джоан Коллинз с красавицей блондинкой Линдой Эванс в «Династии»? Да потому, что жизнь «богатых и знаменитых» не уходила в заоблачные высоты, а спускалась на уровень земли, и даже ниже — под воду.

Россия поняла это, когда увидела мыльную оперу с расшифрованным донельзя названием «Богатые тоже плачут». Как приставали ко мне в Мексике в начале 90-х, где тогда немного было туристов из России! Не желая вникать, откуда кто приехал (русский есть русский), спрашивали: «Правда, что у вас на гробнице Ленина написали имя Вероники Кастро?» Ага, написали. «О, русские такие сенситиво!» Ага, чувствительные, это точно.

Моя престарелая московская родственница — женщина одинокая, так что для нее телефонный звонок заграничной родни — безусловная радость: возможность рассказать о себе, посплетничать о соседях, обругать врачей. Но при всем том, если в это время идет сериал, она твердо, хоть и жалобно, говорит: «Можешь перезвонить позже?» На третий-четвертый раз я начал заводиться — это еще в те времена, когда практически все сериалы в России были латиноамериканскими. Я ведь точно знал, что в любой момент включения телевизора с экрана донесется: «Почему ты не сказала Гонсалесу, что Мерседес беременна?» Какое дело моей старушке до Гонсалеса? Даже до Мерседес — что за Гекуба такая? Как-то спросил и получил ответ: «Это все про меня». Замечательная оплеуха по заносчивости и высокомерию. Больше вопросов не задавал. Все правильно — это про нее. И про ее соседку. И про врачиху. И про всех, кто усаживается смотреть.

То, что подавляющее большинство сериалов сделаны женщинами про женщин и для женщин, — факт огромного общественного значения. Ясно, что если бы телевидение появилось полувеком прежде, ровно на столько же раньше решен был бы вопрос о равных избирательных правах. В конце XIX века не было такого мощного инструмента воздействия, как телеэкран.

Сейчас дело, разумеется, не в том, что женщины должны быть уравнены в правах с мужчинами. В цивилизованных обществах об этом речи нет — даже неловко говорить такое: а как же иначе? Речь о том, что женщина сама должна решать, кем ей быть в обществе — равной, неравной, слабой, сильной, яркой, незаметной, женщиной, неженщиной.

Несколько лет назад в Сорбонне проходила международная конференция об Александре Марининой и ее героине Каменской как отражении современной российской ментальности. Выпущен сборник материалов, где говорится без обиняков: «Маринина со своей Настей Каменской сделали для изменения патриархального менталитета в России много больше, чем все феминистские движения и научные работы». Спорить с этим трудно и незачем.

Разговор — о положительном жизненном посыле, о встраивании в жизнь. Правда, между книгами и фильмами о Каменской разрыв произошел. В тех книжках красивые женщины — непременно отрицательные персонажи, так что автор подчеркивает неказистость героини. Но на роль в телесериале пробовались Вера Глаголева, Полина Кутепова, Елена Дробышева, Ольга Дроздова, Наталья Рогожкина — все безусловно хороши. Да и выигравшая кастинг Елена Яковлева тоже никак не подходит под определение «серая мышка». И правильно: на экран должно быть приятно смотреть.

Здесь секрет ошеломляющего успеха сериала «Не родись красивой»: ясно же, что гадкий утенок обернется лебедем.

Мыльная опера оперирует архетипами, которые освящены вековыми традициями, — Золушка, Царевна-лягушка, Спящая царевна.

Самая первая мыльная опера в мире была показана в США в 1947 году и называлась примечательно и прозорливо — «Запоминающаяся женщина». Потом — шесть с лишним десятилетий триумфального шествия телесериалов по миру.

Стоит отметить, что мыльная опера — потому и «опера», что поначалу ее слушали: по радио. Первая — «Бетти и Боб» — вышла в эфир 10 октября 1932 года, а поскольку спонсорами были производители моющих средств, то и появилось название «мыльная».

Специалисты различают еще жанры «теленовеллы», «классического сериала», «мини-сериала». Последний вид — единственный, представленный на телеэкране советской эпохи. Влияние его на жизнь страны было велико.

В пять зимних вечеров 1979 года, когда показывали «Место встречи изменить нельзя», в СССР была зарегистрирована нулевая преступность. Грабить и убивать было некого и некому: все сидели у телевизоров.

Очаровательные белогвардейцы из пятисерийного «Адъютанта его превосходительства» оказались куда действеннее любых учебников.

Позитивное отношение российского человека к Германии и немцам, необъяснимое с точки зрения истории, подготовил успех «Семнадцати мгновений весны», где лидеров Третьего рейха играют любимейшие актеры: Табаков, Визбор, Куравлев, не говоря уж о всенародном кумире Мюллере — Броневом.

Разница в эпохах при этом не просто огромна, она — принципиальна. Те мини-сериалы предписывали образы, идеи, тенденции; нынешние сериалы их фиксируют. Понятно, в чем больше правды. Переломным можно считать 1992 год, когда вышла первая российская мыльная опера — «Мелочи жизни» с чудесной Марией Зубаревой (скончавшейся безвременно от рака). С тех пор счет потерян. И чем больше — тем лучше, потому что нет вернее средства сориентироваться в текущей жизни любого уровня (одежда, манеры, косметика, лексика, мораль и пр.), чем телесериалы — будь то иноземный «Секс в большом городе» или своя «Женщина без прошлого».

Этот экран проницаем: зритель с легкостью переходит в заэкранье и возвращается обратно. Рассказывают, как-то в 90-е в посольство США в Москве пришел человек с заявлением на ПМЖ в Штаты. Ни родственников, ни поручителей у него не было. «Но почему же вы просите разрешения на въезд, да еще именно в Санта-Барбару?» Он спокойно ответил: «А я там всех знаю».

По Первому каналу показан фильм «Гибель империи. Византийский урок». Главный тезис его автора, архимандрита Тихона (Шевкунова): хотя Константинополь взяли в 1453 году турки-османы, на деле погубил Византийскую империю Запад, который веками завидовал Византии и «мечтал об одном: захватить и ограбить». Процветающая и устойчивая империя подтачивалась западными соблазнами индивидуализма и поведенческих свобод.

В фильме важен лишь текст. Видеоряд сделан неаккуратно и невпопад (показ картин, созданных, когда Византии уже не было, — Босха, Карпаччо и др.). Текст излагается грамотным свободным языком — пожалуй, даже слишком свободным. Параллели между Византией и нынешней Россией проводятся так настойчиво, что возникает незапланированный комический эффект: «Страна фактически была приватизирована олигархией. Василий II в первую очередь жестко выстроил вертикаль власти. Разгромил сепаратистские движения на окраинах, подавил мятежных губернаторов и олигархов». Но позже, несмотря на то что император Василий «оставил своему преемнику своего рода стабилизационный фонд», все пошло не так. «Необычайно жизнеспособное государство стало утрачивать жизненные силы», «народ перестал хотеть жить».