Array Array - ГКЧП ПРОТИВ ГОРБАЧЕВА. ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ЗА СССР

Первыми «просигнализировали» о назревавшем в советском руководстве «заговоре» американцы — госсекретарь Бейкер и посол в СССР Мэтлок. Они еще в июне 1991-го довели до Горбачева имевшиеся у них агентурные сведения, причем назвали даже фамилии потенциальных «заговорщиков». Реакция генсека была неестественно эмоциональной и «по-детски непосредственной». Прокричав что-то наподобие: «Ах негодяи, ну я им покажу!» — Горбачев невероятно быстро об этом «забыл» и в беседах с каждым из нас, будущих членов ГКЧП, ни словом о «заговоре» не обмолвился. Впрочем, если вдуматься, тут самое интересное, самое показательное — не какой-то шпионско-детективный подтекст, а дополнительные штрихи к образу «главного прораба перестройки»...

14 сентября 1991 г. следователь А. Фролов задает М. Горбачеву вопрос: «Явилась ли для Вас неожиданностью ситуация, возникшая 19 августа 1991 г.?» На что Горбачев немедленно ответил: «Полной неожиданностью». Лжесвидетельствует т. н. свидетель. В материалах «уголовного дела» ГКЧП есть показания бывшего министра иностранных дел СССР А. Бессмертных. Один из фрагментов этих показаний есть смысл прокомментировать.

20 июня 1991 г., находясь в Берлине, Бессмертных вернулся в советское посольство после встречи с американским госсекретарем Д. Бейкером. Совершенно неожиданно Бейкер ему позвонил и попросил подъехать для обсуждения очень сложного вопроса... Состоялась конфиденциальная встреча. По словам А. Бессмертных, Бейкер сказал: «Я только что получил из Вашингтона информацию... о том, что может быть попытка смещения Горбачева... Понятно, это дело деликатное, и нам нужно как-то такую информацию передать... Это вопрос срочный, и его нужно сейчас довести до сведения Горбачева». Договорились, что посол США Мэтлок срочно попросит о встрече с Горбачевым, а Бессмертных предупредит помощника Президента СССР Черняева о необходимости провести эту встречу незамедлительно...

Анализируя основные предпосылки гибели СССР, нельзя не учесть и фактор взаимоотношений Горбачева с Ельциным, которые я бы определил как эдакую обоюдную «зоологическую» ненависть. И это при том, что они выполняли, по сути, одну задачу — расшатывали, разрушали Советский Союз. Но, как говорили в то время, двум медведям в одной берлоге было слишком тесно.

Считаю, что Лигачев в свое время совершил колоссальную ошибку, пригласив Ельцина, работавшего первым секретарем Свердловского обкома партии, в Москву — сначала на должность заведующего отделом строительства, а потом и секретаря ЦК. Когда Ельцина избрали первым секретарем Московского горкома партии, он повел себя в полном соответствии с духом того времени и первым делом стал завоевывать «любовь масс». Об этих ельцинских фокусах (поездках в общественном транспорте и прочих «явлениях народу») писали много, и подробно рассказывать о них здесь вряд ли есть смысл. Гораздо важнее другое — тема соперничества Ельцина с Горбачевым. Ведь это соперничество, вылившееся в непримиримую борьбу за власть, в конечном счете было оплачено уничтожением Советской державы.

Горбачев не мог противопоставить сопернику свою внутреннюю силу, мощную энергетику, подобных достоинств у генсека-президента отродясь не водилось. Ельцин же способен был, как танк или бульдозер, переть напролом. И это качество, как видно, в значительной мере компенсировало все его недостатки как руководителя и как человека. То есть о какой то объективной, полезной для всего государства компенсации, конечно, речи идти не может, но на многих тогдашних партийных функционеров ельцинский напор-натиск действовал чуть ли не магически. Даже будучи изгнанным (в 1987 году) с поста первого секретаря МГК КПСС, Ельцин не ушел в политическое небытие, а стал ни много ни мало первым заместителем председателя Госстроя СССР.

Ничем особо выдающимся на должности провинциального секретаря, кроме, пожалуй, уничтожения Ипатьевского дома (в Свердловске — Ред.) — приюта последнего российского императора, Ельцин не отличился. Типичный партийный функционер с умеренным интеллектом. В целях искоренения наследия В.Гришина в партийной организации Москвы, Горбачев рекомендовал первым секретарем МГК КПСС Ельцина. На партийном учете в Москве состояли партийные организации всех центральных органов власти. За два года «ельцинского правления» московская партийная организация была почти разрушена. Во главе большинства московских райкомов и крупных парторганизаций остались люди Ельцина. Предав своего покровителя Лигачева, Ельцин развернул в Москве кампанию по его дискредитации. Естественно, с благословения Горбачева как главного заказчика. Пленум ЦК КПСС, обвинив Ельцина в раскольнической деятельности, рекомендовал освободить его от должности московского партийного «воеводы». М.Горбачев обеспечил Ельцину министерский пост в Госстрое СССР. Все привилегии и блага, против которых активно и громко боролся будущий Президент России, погрязший в роскоши, у него тогда сохранились. При минимальной загрузке на служебной работе, он активно использовал время для организационно-политической деятельности в своих интересах. М.Горбачев, считая, что контролирует через А.Яковлева формирование либеральной оппозиции, недооценил потенциальной опасности Б.Ельцина.

Борьба за власть в эти годы сконцентрировалась вокруг проблем, связанных с реформированием экономики. М.Горбачев и Б.Ельцин никогда не были крупными специалистами в экономике. Не понимали они и рыночных отношений, трудностей и проблем, связанных с переходом к ним. Они не понимали, что переход к рынку непосредственно затронет всех граждан, что рынок — вещь жесткая, а на первом этапе — и жестокая. Чтобы «смягчить» эту жестокость, было необходимо «встроить» в эти отношения социальные амортизаторы, которые смикшировали бы негативные последствия переходного периода. Противоречия М.Горбачева и Б.Ельцина по этому вопросу были не разногласиями в подходах и принципах, а лишь следствием столкновений интересов в процессе их борьбы за единоличную власть. Экономика страны стала заложницей политической борьбы за власть, что выражалось в требованиях «демократических ре форм против разрушения командно-административной системы», где каждый называл себя демократом-рыночником, а противника — консерватором, партократом, бюрократом...

В марте 1991 года прошел всесоюзный референдум. Власть спрашивала у многонационального народа, желает ли он и дальше жить в единой-неделимой Советской стране. И хотя пресловутые «центробежные тенденции» уже заявили о себе во весь голос, ни один здравомыслящий политик в СССР вслух не задавался вопросом: «Нужен нам этот Союз или не нужен?». Даже в тех республиках, в которых власти исподволь (а по рой и вполне открыто) поощряли националистические настроения, политически активные люди выступали в основном за конституционные реформы, но — в рамках единого союзного государства.