Александр Уразов - Судьба штрафника. «Война всё спишет»?

Танки приближались, и пули завизжали в воздухе. И вновь как там, в селе, какой-то обезумевший шофер «студебеккера» пошел штопором в «пробку». И тогда я приказал Быкову:

— Давай под откос! Езжай тебе говорю! А вот там надо взобраться на откос и попасть в след машины.

Тот понял. Я и Васильев соскочили с подводы, и Быков слетел с ней вниз. Туда же почти кувырком по снегу спустились и мы.

— А теперь давай правь вон туда, так, чтобы попасть вслед вон той автомашине.

Быков, нахлестывая лошадей, разогнал подводу и стал подниматься на откос. Но, не дотянув до бровки насыпи, лошади стали скользить, и повозка с упряжкой стала угрожающе сползать. Я, комвзвода и ездовой уперлись в повозку. Быков недаром носил такую фамилию. Мы задержали подводу, а лошади обрели устойчивость и буквально ухватились передними копытами за бровку откоса. И хорошо, что не раньше, иначе «студебеккер» сбил бы их, выскочивших поперек шоссе. Но к нам уже бежали автоматчики и генерал.

— Назад! Куда прешь! Назад! Долой с дороги! — Они, трехэтажно матерясь, хотели пустить нашу подводу под откос.

— Мы спасаем штабные секретные документы, помогите нам!

Солдаты убавили прыть, явно ожидая решения генерала, а потом подхватили повозку и вынесли за «студебеккер».

Генерал увидел, что дело сделано, и повернулся к другим. А мы следом за машиной проскочили на другой берег реки. Ноги лошадей дрожали от напряжения. Мы не посмели сесть в повозку и бежали, держась за нее. Ветер обжигал, сзади вспыхивали зарницы ракет и несколько раз бухали орудия и разрывы снарядов.

Подводы и машины шли сплошной лентой, вперемешку, и нетерпеливые шоферы подталкивали подводы или съезжали на обочину и буксовали в кюветах.

Приближался город Шопрон. В нем паника охватила штабы армии, медсанбаты и тыловые подразделения. Раненые, которые могли передвигаться, бежали за огороды, на луг, который был превращен в аэродром. На него один за другим садились самолеты «Дуглас», в них санитары вталкивали раненых, и самолеты взлетали, чудом не цепляясь за верхушки деревьев и крыши домов. Неходячие раненые ползли по снегу на улицу, где двигался поток подвод и автомашин, и умоляли взять их с собой, цеплялись за колеса, кричали, ругались. Танки противника уже били из орудий по взлетающим самолетам, медперсонал разбежался. Транспорт медсанбата и госпиталей ушел с имуществом и врачами. Кто-то из командиров метался с пистолетом ТТ, стрелял в воздух, пробуя остановить автомашины и выгрузить из них солдат, чтобы забрать раненых, но его не слушали.

Поток подвод двигался по основной улице Шопрона, а в переулке, недалеко, находился дом, где жила Маришка, Юлишка, Штефан. Туда заезжали передохнуть наши командиры взводов, и потом мне рассказали, как убивалась Маришка. Она спрашивала, где я, почему не с ними, и заливалась слезами, думая, что я убит. У меня же не было ни минуты времени, чтобы заехать во двор Маришки, нам грели пятки танки, и каждая минута стоила жизни.

Мы, нахлестывая лошадей, бежали и бежали, и только под горку садились в повозку, чтобы отдохнуть. Но тогда за нас принимался мороз, и взмокшую от пота спину словно обливали холодной водой. Танки остались где-то сзади, но машины и подводы не останавливались всю ночь.

Занималась кровавая заря. Мороз еще больше крепчал. Язык колюче ворочался во рту, мучили жажда, голод, холод, мертвецкая усталость.

И вот мы въезжаем в какое-то село, останавливаемся в первом же доме. Быков внес замерзший хлеб — топором не отрубишь и ведро воды из колодца. Хозяева дома испуганно смотрят на нас, но нам не до них. Блаженно вытягиваем ноги, сидя на стульях, пьем не напьемся воду до бульканья в желудке. Положили хлеб на печку, и он запах, еще больше растравляя голод.

Быков вышел, чтобы пошарить еще что-нибудь съестное, и вдруг поспешно вернулся:

— Немцы! Танки!

Мы выскочили из теплой избы. По косогору развернутым фронтом, примерно через пятьсот метров друг от друга, шли по полю танки с десантом на броне. Один из них был уже близко.

Быков, разрывая удилами рты лошадей, круто развернул повозку и ударил по лошадям, а я и Васильев бежали рядом. Почти сразу мы врезались в «пробку». И вновь та же паническая чехарда. Вначале мы ехали по улице, потом съехали на тротуар, протискиваясь между деревьями озеленения и стенами домов. Мы почти уже выехали из села, осталось 2–3 дома. Быков отвернул лошадей на дорогу, и в этот момент танк из пушки ударил по бензозаправщику, пробивающемуся на площади села через кашу повозок и автомашин. Выплеснулся в небо огромный столб огня и черного дыма. Все пришло в еще большее движение. В заднее колесо нашей подводы ударил бампером «студебеккер». Колесо хрястнуло и рассыпалось, осталась только втулка.

По площади, запруженной подводами и автомашинами, хлестали струи пулеметов. Люди бежали, бросая все. Васильев убежал еще раньше, а теперь смотался и Быков. Я раскрыл крышки железных ящиков со штабными документами, забрал печать части, штампы и папки с секретными документами, книгу личного состава роты. Остальные папки разорвал и зажег. Мне казалось, что проходят часы, а бумаги горят еле-еле. Обжигая руки, я тряс книги и папки. Опять резанул пулемет. Мимо меня, паря радиатором, лез по подводам «студебеккер», кузов которого был битком набит бойцами. Я подхватил папки с документами и, бросив горящие бумаги в ящиках, побежал за автомашиной. Она уже выехала на свободу и ревела, буксуя в глубоко продавленной в сыпучем песке со снегом колее. Бежать мне было тяжело, тем более что руки были заняты папками. Я глянул в сторону, откуда слышались пулеметные очереди, и увидел, как из села через огороды выходили танки.

Значит, если я не догоню автомашину, то останусь в плену или буду убит. И я бежал, напрягая все свои силы. А автомашина словно дразнила: то она, буксуя, замедляла бег, то, когда мне оставалось сделать два-три шага, чтобы уцепиться за борт, она убегала. Я выбивался из сил, ведь я уже пробежал за ночь сотню километров. Бросил папки в кузов на солдат, они подхватили их, а я стал отставать. Все, я погиб. Ну и пусть! Не я один. Вон бегут солдаты по полю, и танки уже опередили их.

Но судьба сжалилась надо мной: «студебеккер» въехал в выбоину, забуксовал. Не знаю, откуда взялись силы, может быть, подхлестнула пулеметная очередь с танка, но я сделал отчаянный рывок, и пальцы рук вцепились в жгуче-холодный борт автомашины. Солдаты втянули меня в кузов. Круги расплывались перед глазами, и казалось, что не «студебеккер» сотрясается от натуги, а колотится в груди мое сердце.

С высоты кузова лучше были видны окрестности. Танки уже обогнали нас. Впереди виднелось село, в которое по дороге втягивался хвост подвод и машин. Танки, казалось, не обращали на нас внимания, шли своим курсом, время от времени изрыгая огонь пушками и злобно рыча пулеметами.