Александр Уразов - Судьба штрафника. «Война всё спишет»?

Штурм Вены начался рано утром 6 апреля. Войска 3-го Украинского фронта, в который входила и наша 4-я гвардейская армия, нанесли мощные удары с востока и юга и начали обходить Вену с запада, чтобы отрезать врагу отступление.

Попытка с ходу овладеть городом не удалась — враг оказал ожесточенное сопротивление. Оборону Вены, как я узнал позже, возглавил генерал войск СС Дитрих. Его танковая армия в составе восьми дивизий и пятнадцати батальонов засела в городе. Это был беспримерный в истории случай, когда танковая армия вместе с пехотными частями обороняла город.

Советские солдаты вели ожесточенные бои за каждый квартал, а иногда и за отдельные дома, превращенные гитлеровцами в опорные пункты. В течение 8 и 9 апреля наши войска успешно продвигались, освободив около трехсот кварталов, но в самом центре, в районе Ринга, встретили отчаянное сопротивление врага. Здесь и бросили в бой нашу 68-ю отдельную штрафную роту. Бои не прекращались ни днем ни ночью.

Переехав через мост, 8 апреля вечером мы въехали на дальнюю окраину Вены. Город содрогался, зло ревел непрерывными разрывами снарядов, выстрелами орудий. Над массой далеких зданий поднимались дымы пожаров.

Получив приказ ввести роту в бой, спешно выбрали место для обоза, раздали оружие, боеприпасы, НЗ, и рота ушла в развалины кварталов. Обоз разместился во дворе какого-то военного училища. На первом этаже были кухня и столовая. На кухне сверкал ряд автоклавов для варки пищи. Я видел их впервые и с интересом рассматривал чудо-котлы, старался разгадать принцип их работы, восхищался идеальной чистотой полированных котлов из нержавеющей стали, о которой мы тогда еще ничего не знали.

Я поднялся на второй этаж, в учебные классы, и застал там парня, который отдирал от пола линолеум. Он замер в испуге. Окинув взглядом помещение, я увидел широкий расписной фриз у потолка. На нем был изображен бой. На танки с белыми крестами во весь опор неслась конница. Кавалеристы в буденовках с красными звездами, с длинными черными усами, оскаленными ртами, выпученными глазами, подняв сабли, неслись на танки. Тяжелые машины подминали гусеницами лошадей и людей. Автор был неплохим художником: лошади, танки, батальная схватка были написаны профессионально, в стремительной динамике. Но что за лица у всадников! Кощеи Бессмертные в образе буденовцев, призванные вызывать страх и отвращение, уверенность в своей броневой силе, в легкой победе.

Интересно, где сейчас этот художник? Думал ли он, когда рисовал, что обманывает своих соотечественников, обещая им легкую победу? Что думает он сейчас, слушая грохот войны за своей дверью?

Из широкого окна я видел до горизонта город. Неподалеку из скопления зданий в воздух наклонно взвились струи огня реактивных снарядов «катюш» и «андрюш». Эти струи гнали в сторону врага стаю PC. И вот засверкали молнии разрывов, поднимая в воздух черно-белые тучи. Прочувствуй, художник, хоть тысячную долю того, что испытал Сталинград!

Местный мародер, свернув оторванные полотнища линолеума в рулон, потащил его по коридору. Недалеко от нас начали рваться снаряды противника, и я спустился на первый этаж, вышел во двор. Там лошади в упряжке кормились у одной из подвод. Рядом дымила кухня, вокруг которой колдовали повар и солдат обоза.

Во двор въехала мадьярская мажара, приобретенная Быковым еще под Дунафельдваром, когда был брошен наш обоз. Она была с верхом нагружена ящиками и картонными коробками. Быков и Крапивко соскочили с нее возбужденные, веселые, крича:

— А ну, налетай! Всех угощаем.

Вокруг мажары стали собираться ездовые, старшины. Подошел и я. Быков снял один ящик, и мы увидали какие-то соломенные куклы. Он вынул одну куклу, свернул с нее соломенное «платье», и на солнце сверкнула бутылка с красивой этикеткой. Она казалась пустой — такое прозрачное в ней было вино. Старшина подавал в протянутые руки другие «куклы», и вместе с освобожденными от соломенной оплетки бутылками засверкали улыбки на лицах солдат. Начали возиться с пробками. Кто-то побежал к газону, начал дном бутылки бить по почве, и пробка вылетела. Этому примеру последовали и другие. Содержимое бутылок стало исчезать в запрокинутых глотках, раздавались восхищенные вздохи и кряхтенье.

Быков сунул и мне еще не начатую бутылку. Отказываться было неловко, и я хлебнул прямо из горлышка. Какая отвратительная кислятина, выворачивающая наизнанку желудок! Через силу проглотив вино, я поблагодарил Васю:

— Ладно! Я и для вас прихватил кое-что.

Он открыл картонную коробку, в которой лежали прозрачные, точно стеклянные, пакеты, а в них ягоды. Мы тогда еще не знали о существовании целлофановых пакетов. Быков вытащил одну упаковку, развернул целлофан, и мы увидели замороженную клубнику в сахаре. Положили упаковку на солнце, и вокруг распространился божественный запах. В другом ящике в таких же упаковках были замороженные огурчики, порезанные на дольки. Разморозили и их. Чудо! Конец марта, а мы кушаем свежие фрукты и овощи, ароматные и вкусные!

Старшина Крапивко рассказал, что наша рота выбила фашистов из квартала, в котором был большой ресторан. В его двухэтажных подвалах чего только не хранилось! Вот они с Быковым и успели кое-что прихватить: окорока, колбасы, вино, фрукты. Но вскоре туда устремились и другие, командование выставило охрану. Старшина жалел, что под руками была только одна подвода, не удалось набрать больше продуктов, экзотических овощей и фруктов. Что касается последнего, то его сожаление было напрасным: вскоре пакеты стали размораживаться, из них потек сироп.

Повар предложил вытряхнуть содержимое пакетов в термосы для доставки пищи на передовую. Так на десерт офицерам отвезли вино и размороженные, но охлажденные фрукты.

В военном училище мы переночевали, а утром, когда вернулась кухня, пришел приказ Сорокина передвинуть обоз к переднему краю. К этому времени врага выбили уже из большей части Вены, продвигаясь к центру.

Обоз въехал в город и с большим трудом стал продвигаться по развалинам. Это был жилой рабочий район, густо застроенный казавшимися нам «небоскребами» 9—12-этажными домами. Союзная авиация старательно поработала над этой частью Вены, и почти все дома обрушились, завалив улицы и дворы обломками стен, железобетонных перекрытий, лестничных маршей, балок, кирпичей. Эти развалины были непроходимы. Но венцы разобрали узкий извилистый проезд по улице, в котором было не разминуться двум машинам. Мы ехали как по глубокому оврагу, удивляясь бессмысленному разрушению жилого массива. Кто-то говорил, что все промышленные объекты и аристократические кварталы остались целыми, а вот эти новые высокие здания с квартирами рабочих были разрушены.