Анатолий Вассерман - Скелеты в шкафу истории

На стр. 168 франтирёры (от французского franc tireur – вольный стрелок) написаны и правильно, и как «фронтирёры». Такое соседство когда-то можно было свалить на репутацию наборщиков и корректоров. Теперь же – в век компьютерного текстописания – небрежность автора очевидна. А уж войну Британии с Англией (стр. 220) никакому наборщику не выдумать.

Подтасовки и ошибки начисто обесценили основную – вроде бы надёжную – часть материала книги. Умберто Никола Томмазо Джованни Мария Витторио-Эммануэлевич ди Савойя – последний король Италии – на стр. 236 назван Уберто, а кинорежиссёр Ефим Львович Дзиган на стр. 254 зовётся Дзигнан – значит, все приведенные в книге имена нужно проверять. На стр. 258 сказано: «В СССР накануне войны было построено почти 50 тысяч танков» (реально – куда меньше 30 тысяч) – где гарантия достоверности прочих чисел?

Серьёзному специалисту проще сразу обратиться к исходным данным, чем проверять по ним каждое слово книги. Любителям же лучше и вовсе не пытаться отделять зёрна от плевел, а обратиться к неотравленным источникам. Использовать труд Буровского для изучения затронутой им эпохи невозможно: в лучшем случае он станет поводом для самостоятельных поисков. Так пристрастие к заведомо ложной концепции выбросило автора из числа учёных.

Историк Андрей Михайлович Буровский покончил с собой. Человеку Андрею Михайловичу Буровскому я искренне желаю пожить подольше, дабы сполна насладиться добровольно взваленным на себя позором.

[117]

Популярность бывшего танкиста и капитана военной разведки Владимира Резуна (ныне пишущего фантастику в жанре альтернативной истории под псевдонимом «Виктор Суворов») опирается на простую мысль: готовился бы СССР в 1941-м к обороне – Германия его бы не одолела.

В самом деле, для успеха наступления нужно хотя бы втрое больше сил, чем у обороняющихся. Германские войска к началу войны были немногим более нашей группировки в западной части страны. Стало быть, встанем в глухую оборону – наступление захлебнётся.

Увы, правило тройного превосходства относится только к тактике – капитанов стратегии не учат. Наступающий, располагая инициативой, может выбрать для удара сравнительно узкий участок и сосредоточить там хоть троекратный, хоть десятикратный (как и вышло у немцев в первые дни войны) перевес. А потом – прорвав линию обороны – гулять по незащищённым тылам и громить всё, без чего армия, оставшаяся во фронтовой полосе, превращается в безоружную толпу.

Именно поэтому даже в первые – самые кошмарные – дни и месяцы войны советское командование бросало войска именно в наступления. Найти у атакующей лавины слабые места, заставить противника останавливаться, чтобы их прикрыть – единственный шанс обороняющегося.

Где командир прикажет – стоять надо насмерть. Но именно ради того, чтобы в других местах могли наступать, не опасаясь за тыл.

Да и без этих рассуждений ясно: одной обороной войну не выиграть. Как говорят в спорте, победа – у чужих ворот.

Отчего же весь бывший СССР до сих пор зачитывается многотомным Резуном? Отчего ему так легко верят?

Прежде всего срабатывает ореол крупнейших советских оборонительных операций – Сталинградской и Курской. На Волге наши месяцами защищали город, разбитый в мелкий щебень, приковали к нему пару десятков дивизий врага и в конце концов дали другим армиям возможность окружить и разгромить немцев. На Курской дуге, где неизбежность германского удара была очевидна, выстроили укреплённую полосу глубиной несколько десятков километров – и немцы потеряли на ней едва ли не всё накопленное для прорыва.

Правда, и в этих операциях решающую роль сыграла атака. Паулюс не мог уйти из Сталинграда и перерезать Волгу в другом месте, потому что к северу от города на него непрерывно наседали войска, которые из-за транспортных сложностей нельзя было направить в сам город. На южном фасе Курской дуги немцы за неделю прогрызли всю полосу обороны, но отошли, потому что на севере наши начали контрнаступление во фланг нападавшим.

Увы, эти подробности прошли мимо массового сознания. Прежде всего потому, что послевоенная советская пропаганда воспевала стойкость и упорство обороняющихся – но не уделяла должного внимания отваге и изобретательности атакующих. Убеждая себя и весь мир в своём миролюбии, страна воспитала целые поколения граждан в полной уверенности: абсолютная пассивность – идеальная стратегия.

До войны наша доктрина была осмысленнее. Призыв «бить врага малой кровью на его территории» выполним, к сожалению, далеко не всегда. Но по крайней мере ориентирует на самостоятельную активность, а не отдаёт всю инициативу потенциальным (а тем более реальным) противникам.

Чисто военные причины такого изменения очевидны. Более сорока лет ожидалось: главным нашим противником будут Соединённые Государства Америки, а главным оружием в предстоящей войне – ядерное. В таких условиях главная гарантия мира – возможность полного взаимного уничтожения. И приходится выпячивать оборону как символ этого уничтожения.

Но была и психологическая причина, по которой народ так легко воспринял идею пассивной обороны как главного средства победы.

В 1941-м поэт Алексей Сурков и композитор Борис Мокроусов написали марш защитников Москвы с припевом:

Это было логично. Враг подошёл к столице буквально на пушечный выстрел. Её захват означал паралич управления, связи, железных дорог всей страны, выводил из строя многие ключевые звенья оборонной промышленности… Независимо от манёвра войск вокруг города надо было не допустить врага непосредственно в Москву. Здесь жёсткая оборона была необходима.

В ночь на 6 декабря наши войска перешли в общее контрнаступление. Враг был – в соответствии с припевом песни – не только остановлен, но и отброшен. Возникли новые задачи. Но не было времени писать – а тем более разучивать – новую песню. Сурков изменил последнюю строку припева. Вместо «остановим, отбросим» стали петь «разгромим, уничтожим врага».

Так в массовое сознание впервые проникла мысль: противника можно истребить одной обороной, без наступления.

Одной песней дело не ограничилось. На удобрённую ею почву легло множество ядовитых семян. Скажем, неумелая пропаганда только оборонительной стороны сталинградского и курского сражений. Или обычное во все времена послевоенное стремление политического руководства лишить войска инициативы, чтобы избежать угрозы их вмешательства во внутренние дела.