Роман Сенчин - Не стать насекомым

Наибольших успехов в художественной литературе добился на сегодняшний день Денис Гуцко. После повестей «Апсны абукет (Вкус войны)» (2002 год) и «Там, при реках Вавилона» (2004 год) он опубликовал роман «Без пути-следа», за который ему присудили премию «Русский Букер», сборник рассказов «Покемонов день», ещё ряд произведений в журналах. И вот ещё один роман: «Домик в Армагеддоне» («Дружба народов», 2008, № 12), который я начал читать с огромным интересом, а заканчивал с горечью… Попытаюсь объяснить, почему.

Действие романа происходит на одном из тех клочков России, которые власть определила под резервации игрового бизнеса. Вспомним, что уже в этом, кажется, году казино, разнообразные «джек-поты», «вишенки» и «однорукие бандиты» должны исчезнуть из городов, и любители азартных игр и мечтающие о мгновенном обогащении поедут (поедут, конечно, в идеале, в реальности же, скорее всего, уйдут в подполье) в эти российские Лас-Вегасы и Монте-Карло испытывать судьбу… В романе угадывается юг России — значит, граница Ростовской области и Краснодарского края, где, как сообщают СМИ, сильны патриотические настроения, православные традиции, казачество. И вот там строят Шанс-Бург — здания из стекла и бетона, где скоро будут выигрывать и проигрывать деньги; в народе это место называют Армагеддоном.

Герой романа — Ефим Бочкарёв, восемнадцатилетний парень, член организации «Владычный Стяг». Организация довольно-таки странная (существовали подобные в начале 1990-х, а сейчас о них что-то не слышно) — в ней полуармейская-полумонастырская дисциплина: построения, рукопашный бой, пробежки, молитва. У людей о Владычном Стяге разное мнение — для одних он защита перед приближающимся Армагеддоном (началом функционирования Шанс-Бурга), для других — группировка православных бойскаутов.

Ефима — Фиму — приводит во Владычный Стяг безысходность. Мать несколько лет назад погибла в автомобильной катастрофе, у отца — давно другая семья, бабушка, с которой Фима жил и которая привила ему веру в Бога, умерла. И он пришёл в Стяг «вслепую, не понимая совершенно, куда и зачем. Душа ныла, искала уюта». Но на страницах романа мы видим Фиму если и не образцовым верующим, то уж точно ревностным стяжником, твёрдо усвоившим, что «Стяг — дело для настоящих мужчин». И он недоумевает: «Почему им так ни разу и не поручили ничего серьёзного?»

Реальные поступки стяжники совершают без ведома руководства, даже, кажется, вопреки ему. Сначала прекращают ночные гонки драгрейсеров возле станичного кладбища, причём действуют довольно жёстко: «Пришли на кладбище с факелами и парой канистр бензина. Не говоря ни слова, проткнули шины. Самого ретивого свалили на землю и бензином облили. Всё молча, без суеты. Не верили автопанки своим глазам. Небось, думали про стяжников: слабаки, крещёная пионерия. Моментально изменили отношение к Стягу. Попрыгали в свои тонированные развалюхи и разъехались».

По ночам стяжники проникают в строящийся Шанс-Бург (который, кстати, охраняют не только милиционеры, но и казаки) и пишут на стенах, на автомобилях краской: «Новый Армагеддон», «На Армагеддон!». Протестуют.

Самым серьёзным делом небольшой группы стяжников во главе с Фимой, стала защита часовни Иоанна Воина. Часовня находилась на территории будущей игровой Мекки, и её решили перенести. Перенос согласован с епархией, духовный наставник стяжников отец Михаил не благословляет защитников, но всё же в одну из ночей Фима и ещё четверо устраивают скорее символическую, чем реально действенную акцию. Подгоняют к часовне бульдозер…

«За какой-нибудь час перед часовней широкой дугой вырос земляной вал. Через балку машины и так не пройдут, а со стороны дороги часовня огорожена теперь метровым валом. Чтобы подогнать технику, строителям придётся всё это разровнять. Разровняют, конечно. Но что хотели, «дурные заговорщики» сделали: теперь-то губернаторская камарилья поймёт, что нельзя вот так, по барской своей прихоти, часовни двигать».

И — то ли совпадение, то ли нет — через день или два приходит известие, что Стяг распускают.

При содействии «инструктора по рукопашке» Антона Фиму и его товарищей принимают в более серьёзную, почти тайную организацию — Православную Сотню. Их окормляет батюшка — отец Никифор, в Сотне взрослые парни, действительно готовые к серьёзной борьбе; у них есть база — большой коттедж поблизости от Шанс-Бурга.

В коттедже поселяется отец Фимы Степан Ильич, пытающийся наладить отношения с сыном, — он тут за сторожа, садовника. Постепенно он проникается верой — «читает духовную литературу»; часто бывает здесь и сводная сестра Фимы — Надя.

В глубоком секрете Православная Сотня готовит крестный ход по Шанс-Бургу. В коттедже собирается несколько десятков парней и беременная жена одного из них Юля, Степан Ильич, Надя, отец Никифор… Перед самым началом крестного хода к коттеджу подъезжают милицейские машины, начинается осада…

Я приветствую открытые финалы. Ведь чаще всего главный герой остаётся жив, и значит, вполне может следовать продолжение; та точка, что в данный момент, кажется, символизирует окончание, легко может превратиться в запятую. Но финал романа «Домик в Армагеддоне» уж слишком искусственно открытый. У Юли начинаются преждевременные роды — её выносят из коттеджа к машине; о крестном ходе забывается. Оказавшийся стукачом Антон растворяется в других персонажах — тоже энергично занимается Юлей… Истомившийся Ефим уходит за угол дома, чтобы «унести, укрыть то, что внутри, от окружающего гвалта».

…С одной стороны, логично, что сначала у стяжников, а затем у сотенцев ничего существенного сделать не получается. Это составляет не только идею романа Дениса Гуцко, но и принцип существования России последних восьми-девяти лет. Сказать ещё что-нибудь можно, а сделать — ни в коем случае. Поэтому в романе тоже много говорят, порой зло и громко, а до дела дойти никак не могут. Все начинания срываются.

С другой же стороны… В романе есть два священника. Вначале отец Михаил, напоминающий унылого учителя из средней школы, а ближе к финалу появляется отец Никифор, по существу, руководящий Православной Сотней, решившийся без ведома епархии пройти по Шанс-Бургу крестным ходом. Но оба они поразительно похожи. Точнее, написаны похоже. Мы не знаем их мыслей, почти не слышим голоса. Они для священников необыкновенно молчаливы и апатичны. Впрочем…

Вот, после того как открылось, кто соорудил вал перед часовней, отец Михаил, поругав Ефима перед классом, затем, оставшись с ним один на один, говорит:

— Ты приходи ко мне в Управление (патриархии. — Р.С.). Мы там с тобой поговорим. О важном поговорим.

Ефим не приходит. Разговор этот, наверняка добавивший бы сложности роману, не состоялся… Также не дожидается читатель и разговора Ефима с отцом Никифором. Отец Никифор лишь в одном эпизоде показан живым человеком — когда, уже при осаде, пытается дозвониться до митрополита и почти раскаивается в том, что затеял крестный ход: «Не было благословения на крестный ход, не было»…