Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

И тут очень громко начинает кричать полуторогодовалая дочка Паши Диана, словно в подтверждение только что сказанных слов своего отца. Диана, сидя у Паши на коленях во время нашего с ним интервью, всячески дает понять, что раз внимание ей не уделяют, то она имеет полное право принять участие в беседе тоже. Тем более, если речь идет об ее деде. «Насколько он стал мягче?» – спрашиваю я Пашу. «А-а-а-О-О-О-ооо», – вскрикивает первым делом Диана, словно говоря: мол, намного, чего и спрашивать… «Как ты считаешь, конечно, ключевая причина его неотъезда – это Платон?» – «О-О-О-оооо…» – и опять, выслушав вопрос, первая кричит Диана, причем громче прежнего, – мол, ну, конечно, чего и спрашивать… Так совпадало, что кричала она всегда в моменты ключевых вопросов про ее деда. И даже пару раз отнимала у папы микрофон от компьютера – видимо, в знак протеста против столь волнующих вопросов.

Ходорковский на вопрос – жалеет ли, что не уехал, говорит: «Да, каждый день – из-за семьи. Нет – уехав, не смог бы жить – Платон…»

– Дочка! – пытается утихомирить ее Паша. – Извините, не слы-ш-но, что вы говорите, – она выхватывает микрофон, и автоматически исчезает звук… – Ну вот, вроде успокоилась. Знаете, прошло 7 лет, и если смотреть назад, все кажется очевидным, кажется, все можно было понять легко. На самом деле было совершенно не так. Когда отец принимал решение возвращаться из Америки в Россию, он уже четко понимал: арест Платона – это предостережение для него. В августе, когда мы разговаривали у него дома в Москве, не было такого понимания. Рассматривались разные идеи, начиная с того, что это какие-то конкуренты могли помешать, и вплоть до того, что это может быть просто какое-то недоразумение… Совсем не было ощущения, что это спланированная атака на компанию, цель которой – посадить отца и обанкротить ЮКОС. Думаю, отец понял, что его арестуют, когда находился в США. Здесь очень многие его друзья, в том числе конгрессмен Том Лантос – ему говорили: «Михаил, не возвращайтесь». Здесь со стороны как-то это все четче было видно. Но папа уже принял решение, что Платона он бросить не может и что полетит обратно в любом случае. У него уже четко сложилось мнение о том, что он делает и что его ждет. Он улетел в Россию, – подытоживает Паша.

С того сентября они до сих пор больше ни разу не увидятся.

Ну, а сам Ходорковский на вопрос – жалеет ли, что не уехал, говорит, что «здесь шизофрения». Да, жалеет каждый день – из-за семьи. Нет, не жалеет – уехав, не смог бы жить – Платон…

По возвращении осенью 2003 года Ходорковского в Россию из прокуратуры начнут поступать недвусмысленные намеки о существовании серьезных претензий и к нему. К дочке Ходорковского Насте в школу приходят двое сотрудников центрального аппарата ФСБ. Интересуются, здесь ли она учится. А это уже прямой сигнал – «уезжай». И опять, он словно не слышал сигналов…

Вряд ли летом 2003 года он мог предположить, что спустя 7 лет, к 2011-му, за плечами у него и Платона будет два обвинительных приговора.

Знал ли он тем летом и той осенью, что компанию у него отнимут, а его – если не уедет – арестуют? Что, наконец, компанию у него не просто отберут, а уничтожат, что его посадят не на месяц и даже не на год, что сотрудников его, вплоть до самых рядовых, будут сажать пачками?.. Тут приходится очень много раз прибегать к сослагательным наклонениям – «а если бы знал»… А если бы знал, что развернется вокруг Алексаняна, Бахминой и многих-многих других? А если бы знал, что одним следователи на допросах будут советовать «о детях подумать» и тыкать: «Так матери настоящие себя не ведут. Вас родительских прав надо лишить», другим будут советовать «о качественном лечении подумать». «Василий Георгиевич, мы ведь знаем о ваших болезнях. Вам нужно лечиться. Вам нужно лечиться, и даже может быть за рубежом. Мы поможем вам…» Причем предлагать подумать будут не дома, а в СИЗО. Чтоб думалось лучше. И везде разменной монетой был Ходорковский. Только надо было сказать, какие незаконные, а порою совсем незаконные указания он давал… Он этого ничего не мог знать. И я понимаю, что глупо задавать такие вопросы – «а если бы»… Как позже скажет сам: недооценивал масштабы и формы мести оппонентов. И уж тем более – откуда мог знать, что ему придется устраивать в поддержку своих оказавшихся в застенках сотрудников голодовки, делать заявления о том, что они ни в чем не виноваты, что, наконец, он главный в компании, и все решения одобрял он и только он, и все вопросы к нему Но заложников не отпускали. И к 45 годам он абсолютно поседеет…

Да и вряд ли летом 2003 года он мог предположить, что спустя 7 лет, к 2011-му, за плечами у него и Платона будет два обвинительных приговора. Что перед вторым приговором, выступая с последним словом, он скажет, что гордится своими сотрудниками, оказавшимися в застенках, но не сподличавшими…

Единственное, что многие до сих пор не понимают, – почему он, не исключавший для себя вариант ареста, а скорее даже на 80 % уверенный, что арест произойдет, все равно не уехал? Ведь не мальчик же, не мог не догадываться…

Отвечая на мой вопрос – «наверняка знали же, чуть ли не в каких числах все произойдет», – Ходорковский ни про проценты, ни про числа ничего не говорит.

– Нет. Не знал. Общее понимание было, но я всегда борюсь до конца, поэтому делал то, что делал, – продолжал встречи, выступления. Необходимо учитывать: 2003 год – это не нынешнее время. Мы жили еще в демократической стране, без «правящей партии» и «национального лидера» в их нынешнем понимании.

И осенью 2003-го он вернулся в «еще демократическую страну». За сентябрем пошел октябрь. Ходорковский предлагал уехать родным, только без него. Ему ответили категорическим «нет». Больше тема не поднималась.

Да и сигналов ему больше не подавали, видимо, поняв, что его решение остаться в стране – окончательное. Полит – технолог и журналист Марина Литвинович, осенью 2003-го сопровождавшая Ходорковского в последнюю поездку по регионам России, где он читал лекции студентам и встречался с представителями местных властей, и из которой не вернулся, говорит, что то и дело были какие-то странные звонки осведомленных товарищей, что, мол, со дня на день. А в городах, в которые Ходорковский приезжал выступать с лекциями, за его машиной постоянно велась слежка, на которую то и дело натыкалась его служба охраны… Но он и без осведомителей и службы охраны уже понимал: что-либо менять уже поздно. И запланировал именно на эти числа свой тур с лекциями по российским городам. Он решил первый раз в жизни читать в регионах лекции, которые до этого читал лишь на мероприятиях «Открытой России». Лекция о демократии. В регионах он ее читал в студенческих аудиториях по 500–700 человек. Марина вспоминает, что в эту последнюю его поездку их команда случайно заехала даже в воинскую часть. По ошибке. Думали, здесь какой-то институт, а оказалось – режимный объект.