Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

– Сколько можно этого Соловьева смотреть? Ну, Михаил Борисович, давайте на другую программу переключим, там фильм хороший.

– Подождите, давай хотя бы посмотрим, кто сегодня к нему придет.

Не то чтобы Ходорковскому так уж нравилась передача Соловьева «К барьеру», не то чтобы он так часто смотрел телевизор, просто итоговые аналитические программы и выпуски новостей – единственное, что смотрел регулярно. Ну, и еще разве что «фильмы хорошие, над которым подумать надо», как говорили его сокамерники…

Все эти просмотры, конечно, происходили в конце дня, да и то если было время. А так день его проходил в Чите и Краснокаменске по одному и тому же сценарию.

– Если колония – то утренняя проверка, развод на работу. Работа до 17.00, встреча с адвокатами. Если нет – библиотека. Отбой. Но гулять на улице можно в любое время, когда есть перерыв, – рассказывает мне Ходорковский. – Если СИЗО – подъем в 7.00 – «новости», зарядка, кофе. Если в суд, то в 8.00 – на выход. Обыск. Автозак. 10.00 – суд, там до 18.00, назад к 20.00. Ужин (он же обед). Подготовка к следующему дню. Книжка, «новости», газеты. 23.00 – отбой. Если суда нет, то прогулка 1 час, стирка, уборка, встреча с адвокатами. Чуть больше чтения и писанины.

И вот иногда вечером в читинском СИЗО, помимо чтения и писанины, он смотрел с сокамерниками телевизор – допотопную рухлядь чуть ли не с советских времен, работающую на последнем издыхании. Ходорковский постоянно шевелил антенну – «усы», переключал кнопки, снова шевелил «усы». Раз на пятый появлялось более-менее сносное изображение…

– Спортом не интересовался, развлекательные программы не любил – как начнется какое-нибудь шоу, сразу отворачивался и брал в руки книжку. А вот новостные программы смотрел от начала до конца по всем каналам. В выходные – обязательно итоговые за неделю выпуски, – говорил о Ходорковском сокамерник, в отличие от него не выносящий соловьевское «К барьеру». – Когда показывали хороший фильм, над которым подумать надо, смотрели с ним вместе. А когда боевики – я соглашался на Соловьева…

О своих сокамерниках Ходорковский отзывается нормально. Говорит, в основном, люди доброжелательные…

– Когда трезвые, правда. Уровень образования невысокий. В основном сидят за наркотики и пьяные драки.

Остальное, как правило, – следствия (воровство, грабежи, убийства). Различие между человеком в трезвом состоянии и тем же человеком, но в «датом», – драматическое. Я же для читинцев, например, был инопланетянин, поэтому и отношение было соответствующее – настороженный интерес. А в Москве соседи, как правило, обвиняются по «наркотическим» или «экономическим» статьям. «Экономисты», с которыми сижу сейчас, демонстрируют развитие тенденций, с которыми я ознакомился еще в 2004 году. Причина «посадки» – всегда чье-то рейдерство, т. е. передел собственности с помощью уголовной репрессии. Разница только в том, есть ли повод или даже повод выдуман. Бывает и так, и эдак, но если «поживиться» нечем, то уголовное дело по «экономической» статье маловероятно. Я не встречал.

Что интересно, сокамерники, окружавшие его все эти годы – будь то в Москве, Краснокаменске или Чите, – говорят о нем одинаково. Все. Общавшиеся с ним гораздо меньше, чем те, кто на воле, – эти сокамерники необычайно точны и метки в своих характеристиках Ходорковского. Данные в разное время, в разных обстоятельствах, разным изданиям, – эти характеристики идентичны. В отличие от характеристик, данных Ходорковскому теми, кто соприкасался с ним на воле. Соприкасался близко и не очень, много лет или мало, но в условиях свободы. И их характеристики, как было показано в предыдущей части книги, почти всегда разнятся и противоречат друг другу… У зэков же все наоборот.

Причина, на мой взгляд, – в разности двух этих миров – тюрьмы и воли. Жизнь на воле допускает полутона в отношениях, полутона в оценках происходящего вокруг, жизнь на зоне полутонов не приемлет в принципе. Допускается ложь или правда, правда или ложь. Третьего не дано.

Кому-то нужно будет УДО, и они, пойдя на сделку с администрацией, будут закладывать его – мол, руки на прогулке за спину не убрал…

Лжи вокруг Ходорковского в жизни на зоне будет немало. Предательств, стукачеств и лжи… Кому-то нужно будет УДО, и они, пойдя на сделку с администрацией, будут закладывать его – мол, руки на прогулке за спину не убрал… Ему – липовое взыскание, потом «на основе» кучи таких взысканий – отказ в УДО, а они свое УДО получат. Правда, некоторые объяснят ему, почему так поступили, – самих угрожали оставить без УДО. И он прощал. Некоторые, впрочем, перед ним объясняться считали излишним. И он тоже прощал. Другие – те, кто резал ему лицо, – вообще ничего не считали. Отмороженные были. И он опять прощал. И никогда не мстил – при том, что имел большой штат адвокатов и все такое… Никогда. Одни продолжали врать, стукачить, доносить. Но были и те, кто умудрился остаться человеком. Потому что… Потому что, наверное, какой бы большой механизм лжи ни закладывала зона в головы своих обитателей, ложь все равно отступает, рассеивается, забывается…

В сухом остатке всегда остается правда. Она, в отличие от лжи, остается в памяти. Вот воспоминания тех, кто в разное время сидел с Ходорковским в Москве, Краснокаменске и Чите…

……………….

«…Михаил-то не чифирит…»

……………….

«Были попытки погоняло дать – Ходор, Ходок, Умный. Но погоняло Михаилу как-то не идет…»

……………….

«…Вообще, Борисычем звали…»

……………….

«Он всегда представлялся зэкам как Михаил Борисович, хотя на зоне отчества не приняты. Однажды я попробовал перейти с ним на «ты», но сразу натолкнулся на такой стальной взгляд, что оставил попытки. Михаил Борисович объяснил мне, что на «вы» он обращается всегда и ко всем, выказывая таким образом уважение к человеку, так, мол, его воспитали, менять привычки в тюрьме он не собирается. Он так себя поставил, что даже сотрудники всегда называли его на «вы» и по имени и отчеству…»

……………….

«Как вошел, занял две койки. Спал на верхней, нижняя служила полкой для книг и бумаг».

……………….

«Первые два дня заключения переживал очень тяжело – не вставал с кровати и почти ничего не ел».

……………….

«После суда в камеру входил с неизменной солнечной улыбкой и спокойно рассказывал о слушаниях. Причем это иногда совпадало слово в слово с газетными отчетами, которые я читал на следующий день».

……………….

«Ну, по нашим понятиям – он мужик. Из правильных. Да он и сам не рвется там ни в «отрицалово», ни в красные. У него есть одна черта, редкая для зоны. Он с уважением ко всем относится. Ну, и люди тянутся к нему. Кто за советом, кто за помощью».