Дэниэл Тризман - История России. От Горбачева до Путина и Медведева

Короче говоря, не было большого желания у большинства диаспор обращаться за помощью к российским националистам. Опросы весной 1995 года (54 % русских в Эстонии, 50 % в Латвии и 47 % в Литве) подтвердили, что «жесткие политики-националисты в России [82]угрожают миру и безопасности в этой стране». Жители Приднестровья в Молдове и крымчане в Украине были скорее исключением. На ранней стадии многие россияне в Украине и Казахстане также считали, что СНГ станет мощным, объединяющим институтом, интегрирующим большинство бывших советских республик. К тому времени слабость Содружества стала очевидной, момент для массовых восстаний прошел.

Народное мнение на территории России было намного сложнее. Хотя общественность сочувствовала своим людям, когда сообщалось о случаях национальной дискриминации, большинство считало, что их правительство должно лишь договориться мирно от их имени. Очень немногие поддерживали применение силы. Один из опросов в сентябре 1991 года обнаружил небольшую группу людей в Москве и крупных городах, которая была против передачи России территорий других республик, где преобладали русские (были упомянуты Крым, Донбасс и Северный Казахстан), а в малых городах и в сельской местности количество проголосовавших за и против такой аннексии было равным. Когда в декабре того же года националист Владимир Жириновский созывал демонстрацию протеста [83]в Москве против советского распада, только около 3000 человек появились в городе, где демократические активисты могли моментально собрать на митинг 100 000 человек. В 1996 году опрос «Новый барометр России» показал, что 92 % россиян выступают за переговоры с правительствами соседних стран об условиях российских меньшинств, в то время как только 16 % поддерживают военные действия.

Осторожность общественности контрастировала с более агрессивным национализмом во многих российских политических кругах, в том числе с теми, кто часто имеет либеральные взгляды. Владимир Лукин, бывший посол в Соединенных Штатах, который в начале 1990-х годов был председателем Комитета по международным делам правительства России, потребовал, чтобы Украина возвратила России Крым и весь Черноморский флот. Мэру Москвы Лужкову нравилось приезжать в Севастополь, чтобы утвердить намерения России относительно порта. Александр Лебедь, популярный генерал, баллотировавшийся на пост президента в 1996 году, утверждал, что «мы должны сохранить славный город Севастополь в России, так как это наше законное право». Сергей Степашин, председатель Комитета по вопросам обороны и безопасности, отклонил запрос на быстрый вывод российских войск из Литвы в 1992 году на гениальном основании, что это нарушает права солдат.

Ельцин принял решение называть русских россиянами.

На этом фоне настойчивая дипломатия и сдержанность Ельцина сыграли решающую роль. Настаивая на том, чтобы другие республики признали политические и юридические права их российских жителей, он сопротивлялся оказываемому на него давлению вмешиваться напрямую. В отличие от лидера коммунистов Геннадия Зюганова и ультранационалиста Жириновского, которые оформили свою поддержку российских меньшинств в явно этнических терминах, Ельцин стремился содействовать своего рода «либерально-светскому национализму». Он принял решение называть русских россиянами – термин, который апеллировал к российскому гражданству, а не к русским как этнической и языковой категории. Когда в 1994 году Крым избрал своим президентом Юрия Мешкова, страстного сепаратиста, который выступал за присоединение Крыма к Россию, Ельцин отказался от встречи с ним. Вместо этого он провел переговоры о десятилетнем дружественном соглашении с Украиной, которое было подписано в мае 1997 года, официально признавшая существующие границы и суверенитет Украины над Крымом. Согласно его условиям Черноморский флот был разделен между двумя странами, Россия сохраняла право на аренду своей базы в порту Севастополя.

К августу 1993 года Россия вывела свои войска из Литвы, а из Эстонии и Латвии – к августу 1994 года. Это рассматривалось националистами как унижение. Важна была скорость. Там, где российские войска задерживались дольше и где народная ностальгия и империалистические устремления росли, они, как иногда казалось, порождали нестабильность. Так было и в Грузии, и в Молдове. Но к тому времени, когда националистический реваншизм достиг своего пика в конце 1990-х годов, войска уже были выведены из стран Балтии, Украины и Казахстана и возможность для нарушения спокойствия была, соответственно, меньше.

Если бы в Кремле был такой лидер, как сербский Слободан Милошевич, партизанская война, которая разразилась в Молдове, могла бы стать правилом, а не исключением. Противостояние Крыма могло бы легко обостриться, втянув российские войска Черноморского флота. Сам факт того, что некоторые корабли флота были вооружены ядерным оружием, вызывали еще большую тревогу. Более воинственный российский лидер мог также занять позицию в Прибалтике, отказываясь выводить российские войска и присоединять пограничные территории. Осторожные политические стратегии украинского президента Кравчука и лидера Казахстана Назарбаева принесли свою пользу. Отвергая требования Крыма и убрав его сепаратистского президента, Киев предоставил полуострову особый экономический статус, а также налоговые льготы и несоразмерные субсидии из центрального бюджета в начале 1990-х годов. Сепаратистские страсти улеглись. Назарбаев был достаточно осторожен, чтобы не оттолкнуть большие русские общины на севере своей республики. Он поощрял использование русского языка, заверял, что российские школы останутся открытыми, и автоматически продлевал казахское гражданство всем жителям России.

Роль Ельцина в сохранении мира между Россией и ее соседями – одно из его наиболее недооцененных достижений. Она контрастирует с его кровопролитными промахами в Чечне. Разочаровавшись в том, что Содружество оказалось гораздо слабее, чем он надеялся, Ельцин все-таки признал пределы того, чего Россия могла бы добиться через угрозу применения военной силы, а вместо этого сосредоточился на недопущении скатывания к непредсказуемым конфликтам. Ельцин попытался построить институты, которые бы управляли распадом, и не допустить расширения границ России. Его осуждали и всегда будут осуждать российские националисты.

Ельцин был, безусловно, искренним, когда написал после ухода с должности, что он всегда надеялся и ожидал, что республики воссоединятся. Мирное разделение на составные части, по его мнению, было необходимым первым шагом на пути к воссоединению.

Больше всего на свете я глубоко убежден, что в один прекрасный день у нас будет общая финансовая система, общие администрации правоохранительных органов, общие международные приоритеты и, возможно, даже общий парламент. Эти перспективы могут испугать некоторых людей сегодня, но наша интеграция неизбежна. Именно поэтому мы, русские, не должны отпугнуть наших соседей. Мы не должны нарушать связи, которые установили.