Вадим Кожинов - Грех и святость русской истории

Появление незаказного, искреннего русского патриотического течения поэтому сразу прозвучало диссонансом и встретилось с сопротивлением власти. Это течение ярко проявилось в конце 60-х годов сразу в целом ряде явлений. Так, в 1966 году было создано (вернее, возрождено) «Общество охраны памятников истории и культуры». Оно сделало очень много для сохранения большого числа драгоценных архитектурных памятников, несмотря на планомерную политику их уничтожения, проводившуюся в этой области. Но не меньшую роль играло осознание того сокровища, которое оставила русская культура в ее материальных памятниках. Кожинов был одним из основателей и ведущих деятелей общества. На первом заседании, состоявшемся в Историческом музее, Олег Васильевич Волков предупредил своих молодых коллег, что дело это «пахнет Соловками». Общество работало под непрерывным огнем разносов как с «высоких трибун», так и в начальственных кабинетах по поводу «патриархальщины» и «культа царей и вельмож». Но оно было агрессивно атаковано и с другой стороны: в самиздатских листках, передачах радиостанции «Свобода», а позже в литературе эмиграции третьей волны. Ему дали «страшное» название «Русский клуб» и всерьез печатно утверждалось, что оно – тайное создание КГБ. По поводу этой версии о «братском союзе» русского национального течения и КГБ позже Солженицын писал, что КГБ морит брата Огурцова уже двадцатый год, два раза сажал брата Осипова на 8 лет и второй раз посадил брата Бородина на 10 лет.

В 1968 году «Общество охраны памятников» организовало в Новгороде конференцию «Тысячелетние корни русской культуры». Это было громадное событие культурной жизни – по блестящему подбору участников, а особенно по общему направлению конференции. Вот несколько фраз из выступления Кожинова:

«Мы наконец, кажется, уяснили для себя совершенно ясно и неопровержимо, что архитектура древних храмов и живопись икон – это произведения, в которых воплотилось целостное мироощущение народа… Но до сих пор как-то не признано, что подлинная культура и культура именно целостная, воплощающая дух народа, содержится и в том, что можно назвать православной литургией, тем действом, которое совершалось в бережно сохраняемых нами стенах. Исследователями доказано, что русская православная литургия представляет собой трансформацию древнегреческой трагедии (особенно пасхальная литургия)». «Поэтическая стихия православной литургии оказала громадное воздействие на новую русскую культуру. Достаточно упомянуть о таком гениальном пушкинском произведении, как «Пророк», которое, безусловно, исходит из той древней культуры и возвращает нас к действу, совершавшемуся в древнерусских храмах, действу, для совершения которого они и были построены, чтобы служить как бы тем телом, в котором осуществляется напряженная духовная жизнь».

Характерно, что материалы конференции удалось опубликовать только 4 года спустя.

Критики и литературоведы, начавшие в 60-е годы писать на русскую тему, не составляли единого кружка. Выделялись две группы: одни публиковались в основном в журнале «Молодая гвардия», другие – в «Вопросах литературы». Кожинов принадлежал ко второй группе. Авторы из «Молодой гвардии» были в большей мере проникнуты коммунистическим духом. Статьи в «Вопросах литературы», где в основном публиковался тогда Кожинов, меньше были связаны с коммунистической идеологией, хотя и в них встречалось много цитат из Маркса и Ленина – причем, по-видимому, не как защитный прием, а как отражение истинных взглядов авторов.

Событием была тогда статья Кожинова, где он, по существу, разбивал фундаментальный догмат об основополагающей ценности для русской литературы публицистики «революционно-демократического» направления: Герцена, Белинского, Добролюбова. Он показал там, как глубочайший художественный и общедуховный взлет 30-х годов XIX века (эпоха, традиционно трактовавшаяся как реакция и упадок) затуманивается партийно-идеологизированной публицистикой 40-х годов. Поразительны цитаты из Белинского, где он признается, что нужно для «политики». «Я кое-что изложил в таком виде, который мало имеет общего с моими убеждениями».

Это новое течение складывалось во враждебной ему среде. С одной стороны – подозрительное отношение представителей официальной идеологии. Очень ярким свидетельством давления, с другой стороны, была «дискуссия о славянофилах», начатая А. Яновым – тогда партийным автором из «Молодого коммуниста», а позже – эмигрантом, советологом и антикоммунистом. В своей статье Янов, то ли по неосведомленности в предмете, то ли чтобы придать статье сенсационность, заявляет, что явление славянофильства совершенно не исследовано, «остается белым пятном», «терра инкогнита» истории нашей общественной мысли». Причина, по его мнению, – в неразгаданности некоторой загадки: славянофилы боролись против крепостного права и духовного гнета, им отдали должное Герцен, Белинский и Чернышевский. Но эта драматизация нужна была Янову для того, чтобы ярче подать свою собственную «разгадку». Она заключается в том, что славянофилы страдали «религиозным поклонением простому народу», и это, несмотря на видимый демократизм, должно было привести их «в ряды черной сотни», что полностью проявилось, правда, только у их «последышей». Славянофильство и официальная охранительная идеология были лишь двумя вариантами националистической идеологии. В тезисном виде здесь уже содержится то, о чем в эмиграции Янов трубил во множестве книг и статей: «русская идея» реализуется в виде фашизма.

Статья Янова вызвала множество очень разнородных ответных статей. Так, сугубо партийный критик Дементьев сурово одергивает Янова, забывшего о классовом подходе: «Истинными защитниками подлинных интересов нации были революционные демократы». На этом фоне выделяется статья Кожинова. Он видит центральное ядро идеологии славянофилов в утверждении «самобытности исторических судеб и культуры русского народа – в сравнении и с Западом, и с Востоком». Эта очень древняя концепция выражалась еще в XI веке в «Слове о законе и Благодати» Илариона, в ней со славянофилами сходился Герцен, она была основой таких течений эмиграции, как «евразийцы» и «малороссы». Она была основой русской литературы XIX и начала XX веков. Самобытное русское мышление, как считает Кожинов, развилось на основе платоновской традиции, пришедшей из Византии с принятием христианства. Он цитирует Киреевского: «необозримое пространство» Руси «было все покрыто, как бы одною непрерывною сетью, неисчислимым множеством уединенных монастырей… Из них разливался свет сознания и науки во все отдельные племена и княжества». В те времена подобные мысли были совершенно новы для советского читателя. Они требовали не только интеллектуальной, но и чисто гражданской смелости.