Вадим Кожинов - Грех и святость русской истории

В.О. Ключевский обращает внимание и на тот факт, что уже «Юрий Долгорукий, начав строить новые города в своей Суздальской волости, заселял их, собирая людей отовсюду и давая им «немалую ссуду»…». [15]Собственно говоря, перемещение русского могущества во Владимиро-Суздальскую землю с полной ясностью выражено в уже приведенном выше обращении к Всеволоду Большое Гнездо из «Слова о полку Игореве»: в 1185 году, то есть всего через тридцать лет после утверждения Андрея Боголюбского во Владимире, именно в этой земле была сосредоточена, согласно поэтическим образам «Слова», главная русская сила, могущая «Волгу расплескать», а «Дон вычерпать».

Нельзя усомниться и в том, что во Владимирскую Русь переселялись из Киевской люди наиболее деятельные и, пользуясь современным определением, культурные. Об этом, безусловно, свидетельствуют уже хотя бы те великолепные храмы, которые были воздвигнуты за краткий срок начиная с середины XII века во Владимире и рядом, на Нерли, в Переяславле Новом (как его нередко в те времена называли), Юрьеве-Польском (город, основанный в честь своего небесного покровителя Юрием Долгоруким) и Суздале. Но вернемся к вопросу о причинах этого перемещения центра Руси во Владимир.

Как уже было сказано, оно, переселение, реально совершилось именно тогда, когда набеги степняков на Южную Русь почти полностью прекратились (и возобновились и нарастали именно по мере того, как основные силы Руси перетекали во Владимирскую землю). Вообще (об этом также шла речь выше) к 1120-м годам половцы оказались совершенно бессильными в борьбе с Киевской Русью и значительная часть их даже удалилась на Кавказ. В содержательной работе А.И. Попова отмечено «несомненно, верное указание летописи на то, что в первой четверти XII века половцы были почти полностью вытеснены русскими за пределы этих (южнорусских. – В.К. ) степей». [16]Речь идет при этом о «воинственных» половцах; «мирная» же их часть уже как бы вошла тогда в состав Руси. Поэтому популярное, как это ни странно, и до сих пор объяснение переноса столицы Руси на север половецкой опасностью лишено сколько-нибудь серьезных оснований.

Есть и гораздо более масштабное истолкование ухода Руси подальше от степи: предчувствие монгольского нашествия, которое началось через сто тридцать лет после того, как Владимир Мономах приступил к закладке фундамента Владимирской Руси, и спустя восемьдесят лет после того, как Андрей Боголюбский перенес центр Руси из Киева во Владимир. И хотя приход неведомых до того монголов был, как известно из многих источников, полнейшей неожиданностью для современников, в этом толковании, пусть даже не лишенном мистического оттенка, есть свой смысл, но смысл, раскрывающийся только во всей целостности истории Руси. Исходя из знаменитого шлегелевского определения историка как пророка, обращенного вспять, есть все основания утверждать, что, если бы главная мощь Руси осталась ко времени монгольского нашествия вблизи степи, судьба государства и культуры была бы, без сомнения, существенно иной и, возможно, вообще не создалась бы великая держава по имени Россия…

Говоря об этом, я отнюдь не присоединяюсь к столь модным ныне «альтернативным» рассуждениям об истории. Никакой альтернативы не было и не могло быть, так как, начиная еще с Владимира Мономаха, шло последовательное и неуклонное перемещение Руси на север. Это явно был единственный исторический путь страны. Но те, кому это интересно, вправе видеть в движении Руси на север судьбоносный смысл, связанный с грядущим нашествием монголов.

На мой же взгляд, важнее и плодотворнее другой аспект проблемы: в начальной истории Руси центр ее находился близко к южной границе (от Киева до притока Днепра реки Рось, которая так или иначе была пограничной, всего лишь полтораста верст); на границе располагался и другой, северный «центр» Руси – Ладога. Днепр выводил Русь в Черное море, Ладожское озеро и вытекающая из него Нева – в Балтийское. И в этом заключалось глубокое и богатое историческое содержание: для созидающейся великой государственности и культуры необходима была эта прямая открытость в мир. Само собой напрашивается естественное сопоставление: Петр Великий в 1703 году перенес столицу из глубины страны на морскую границу с Западом. А в XII веке осуществился как раз обратный исторический ход: перенос центра в глубь страны, в ее условный или действительный центр.

Этот перенос, это поистине великое переселение было, без сомнения, чрезвычайно трудным делом: ведь даже по прямой линии Владимир отстоит от Киева на тысячу километров; к тому же на водных, речных путях приходилось преодолевать тяжкие волоки, а по дорогам через могучие девственные леса (напомню, что Владимирская земля называлась и «Залесской») нужно было не только проезжать, но и в прямом смысле прокладывать путь. И тем не менее переселение свершилось.

Как отмечает современный украинский историк, из южной Руси во Владимирскую землю в XII веке «шли в плодородные районы ополий [17]земледельцы, градостроители, ремесленники, художники-иконописцы, зодчие, книгописцы». [18]

Стоит упомянуть еще об одной точке зрения, выраженной в русской историографии: Киев, мол, потерял первенствующее значение потому, что половцы и другие степные племена перерезали столь важные для этого города торговые пути на юг и юго-восток; именно потому Киев и «захирел». Но это умозаключение имеет заведомо поверхностный характер. Во-первых, как показал еще выдающийся востоковед А.Я. Якубовский (1886–1953) в своей работе «Дешт-и-Кыпчак (Половецкая степь) в XI–XIII веках до прихода монголов», «было бы глубочайшим заблуждением считать, что между русскими… и кочевой половецкой степью отношения сводились только к постоянной вражде… отношения между русскими князьями и половецкими ханами не мешали нормальному ходу торговли. Купцы со своими товарами свободно проходили с одной стороны на другую, нисколько не рискуя подвергнуться нападению… Ипатьевская летопись под… 1184 годом сообщает… «Едущим же им и устрето-ста гости, идущь… ис Половець, и поведома им, яко Половци стоять на Хороле». Приведенный факт – не случайное явление. Свобода прохода караванов через враждебные лагери весьма характерна». [19]

Во-вторых, совершенно верно говорится в очерке Р.М. Мавродиной «Киевская Русь и кочевники» (здесь дан обзор изучения проблемы начиная с XVIII века) по поводу сокращения торговли Киева с югом в XII веке: «…во времена господства половцев в Причерноморье торговые пути уже не играли такой большой политической роли… иначе в Русском государстве нашлись бы силы для защиты этих путей, как было, например, в X–XI веках». [20]

И в самом деле: торговля с Византией, Закавказьем, Хорезмом, Багдадом, которая на ранних этапах истории Руси была одним из существеннейших проявлений необходимого тогда выхода в мир, во всю евразийскую Ойкумену, в XII веке уже не имела прежнего – первостепенного, в определенном смысле даже решающего для развития русской государственности и культуры – значения. И торговая роль Киева ослабела вовсе не по воле половцев, а по внутренней воле самой истории Руси.