Дмитрий Быков - Гражданин Поэт. Наши – всё

И кавказцы выходят на трассу,
Разозлившись от этих идиллий,
Потому что верховному классу
Это нравится – чтобы ходили.

Едут в Нижний тандемцы монаршьи,
Неразлучны, как карие вишни…
Лишь евреи не ходят на марши:
Говорят, они все уже вышли.

Я отвечу: ты мыслишь, как хоббит,
Коротышка, мечтавший о славе.
Для того они только и ходят,
Чтоб не помнить, куда их послали.

Чтобы зиги кидали и хайли,
Громыхая, как ливень по жести,
И знаменами чтобы махали,
И не знали, что ходят на месте.

Эти страхи сначала раздуют,
А когда они нас обессилят —
Все, что надо, спокойно разрулят,
А потом осторожно распилят.

Я-то помню, поскольку постарше,
Что Россия без визгов и плачей
Не ходила на русские марши,
Но и русской была, и ходячей.

И не верила всякому блуду,
И не падала в черную жижу…
Я, конечно, ее не забуду,
Но боюсь, что уже не увижу.

Он вернулся в свой город, знакомый до слез,
Но теперь он приехал сюда на допрос.
Он бы мог убежать и в ловушку не лезть,
Но важней безопасности мэрская честь.
Оглянется москвич на пороге зимы:
«Где-то этого, в кепочке, видели мы!
Голова у него безволоса
И широкая грудь медоноса».

Отношенья со следствием напряжены.
Он живет, под собою не чуя жены.
Он вернулся таким же, каким уезжал,
И не верит в продажность своих горожан.
Он по городу ходит, задумчив и сух.
Всюду новые лица, собянинский дух,
Пробок столько же – в центр не прорвешься —
И широкая грудь плитоложца.

Где теперь этот сброд тонкошеих вождил,
Что к нему на поклон на карачках ходил,
И бабло, и кино, и менты, и попса?!
Ленинград! У него еще есть адреса!
Ведь доверья лишил его маленький босс,
А является прежний, знакомый до слез!
Окруженье его мускулисто
И широкая грудь дзюдоиста.

Но напрасно, вчерашнего босса хваля,
Он защиты и нежности ждет из Кремля.
Покровители скинут его, как балласт, —
Их самих тонкошеяя банда предаст.
И чекист, и нефтяник, и единоросс —
Все отправятся в Лондон, знакомый до слез,
Чтоб укрыться от местных идиллий
На широкой груди Пикадилли.

Тюрки неместные, вечные странники!
Стаей таджикскою, цепью недружною,
Бросивши метлы, вы движетесь в панике
С милого севера в сторону южную.

Что же вас гонит? Закон рамадановский?
Или вернуться завещано старшими?
Или глава ФМС Ромодановский,
Или запуганность русскими маршами?

Нет! Не скинхеды, крутые молодчики,
И не чинуши – лгуны и безбожники:
Вас выгоняют российские летчики,
Взятые вашим Рахмоном в заложники.

Ваши вожди их, по сути, похитили.
Вылез Онищенко, гений политики:
Вы оказались бациллоносители,
Туберкулезники и сифилитики.

В прежнее время мы были великими,
Мир удивляя размахом и подлостью, —
Нынче же сводим мы счеты с таджиками,
Но уж таджиков уделали полностью.

Впрочем, везде – от Афин до Китая – мы
Всюду, где призрак жилья человекова,
Так унижаемы, так угнетаемы!
Всех полагалось бы выслать – да некого.

Штаты затеяли, правды поборники,
Список Магницкого с задними мыслями.
Были б у нас вашингтонские дворники —
Мы бы их, тварей, немедленно выслали!

Вечно голодные, вечно холодные,
К чуждому берегу жмемся моллюсками.
Двое несчастных засужены в Лондоне —
Сами евреи, но деньги-то русские!

Гады-британцы с осанкою барскою,
С женами, братьями, детками малыми —
Вы бы катились отсюда колбаскою,
Если бы были у нас нелегалами!

Жалкий шофер, подавальщица-нищенка
Мигом отсюда бы в Лондон посыпались.
Если б за Англию взялся Онищенко —
Там и у лордов нашелся бы сифилис!

А уж особо нас мучают местные —
Нравы заборные, тяжбы надзорные,
Выборы гнойные, склоки протестные,
Вовки озерные, димки позорные.

Небо в ячейку от мелкого невода,
Сеется грязная муть без названия…
Всех бы вас выслать отсюда – да некуда:
Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Толпа стояла на ветру,
Толпа стояла,
Как строй гвардейцев на смотру
У кардинала.

Тут был и офисный планктон —
Никак столица! —
И плебс, не знающий о том,
Кому молиться.

Потомки всех российских драм
И всех идиллий —
Тех, что взрывали этот храм
И возводили.

– Вы русский дух! Вы соль земли
И подвиг веры! —
Кричат присяжные врали
И лицемеры.

И только загнанный изгой,
Сродни поэту,
В них видит тех, кому другой
Надежды нету.

Толпа стояла, как у стен
Эскуриала.
Ей никогда не встать с колен —
Уже вставала.

Народ раздетый и босой,
Тупой во многом,
Вчера стоял за колбасой,
Сейчас – за Богом.

Живучий, сколько ни дави
Войной и путчем,
Всегда по пояс то в крови,
А то и в худшем,

Под стон калек, под звон оков,
Под брань и всхлипы,
Не замечая, как с боков
Проходят ВИПы.

Державный зад, тигриный взгляд
Глазенок тусклых…
Их всех без очереди в ад
Потом пропустят.

Толпа безумцев городских,
Безгласный полис,
То красный пояс душит их,
То черный пояс.

Стоит беспомощная рать,
Осенний морок,
И вы их вправе презирать
Из ваших Горок.

Но пусть ваш пояс век подряд
На горле стянут —
За Божью Матерь тут стоят.
За вас – не станут.