Александр Минкин - Президенты RU

Гайдар наконец-то создал то, о чем мечтали: равные условия для государственного и частного секторов. Умирают оба.

Остановка строительства жилья – это почти убийство. Куда деваться? На вокзал? В могилу? У нас не тот климат, чтобы спать на скамейках, завернувшись в Конституцию с правом на жилище.

В ночь под Рождество меня напугала не дикая цена шампанского. Меня напугали рассказы людей, встречавшихся с Гайдаром и его командой.

На вопрос: «Чего вы хотите?» Гайдар и Ко ответили:

– Залатать дыру в бюджете!

– А зачем?

– Чтобы нормализовать финансовую систему!

– А зачем?

– Чтобы экономика стала правильная.

– А зачем?

– …

На это у гайдаровцев нет ответа.

Сколько же можно заниматься нереальной жизнью реальных людей в реальной (ирреальной) стране. Всё уже было: электрификация, химизация, компьютеризация, коллективизация и госприемка. И уже экономика была экономной (отдельно от нефтяного, лесного, рудного, экологического преступного расточительства).

Самое страшное в Гайдаре – это смирение. Уже несколько раз он признавал: да, мол, знаю, что через три месяца нас не будет [20]. Но мы должны «это» сделать!

Такая жертвенность ужасает. Честный некоррумпированный присяжный повер… простите, честный некоррумпированный кандидат наук не жалеет себя для…

Но и это мы проходили. Себя не жалеет – нас тем более. Опять ради будущих поколений? Фурье рассчитал на пятьсот тысяч лет, Хрущев – на двадцать, Гайдар – на один квартал. Дал себе сроку три месяца. А далее – куда? Хотим знать. Застрелится? Или поедет преподавать в Гарвард? Или переквалифицируется в дворники? Уж на три месяца вперед должен себе спланировать тот, кто нам спланировал это «пике» (а похоже, что «штопор»). Может, он с искренним научным интересом исследует глубину пропасти. Надо же, еще летим!

Однажды меня поразил флейтист. Рассказывая, как ужасно сфальшивил гобой, он добавил: «Еще миг – и оркестр бы остановился». Я не поверил. Но оказывается, действительно можно сфальшивить так, что оркестр остановится, не соображая, как и что теперь играть.

Теперь мы видим, что можно выпустить такую бумажку, такую инструкцию, которая парализует всю промышленность, всю хозяйственную деятельность в стране. Останавливаются стройки, банки, заводы, не соображая, не имея возможности работать.

Из двадцати пяти железобетонных заводов к 1 января работали только шесть. Стройки замерли.

9 января в столовой огромного оборонного «ящика» «Вымпел» обедала лишь половина обычного числа рабочих. Плохо пролетариям.

Биржи заявили, что число сделок упало в десять раз. Плохо буржуям.

Однажды мы уже врезались в научный… простите, военный коммунизм. Последствия были те же: полный паралич.

Но есть отличие. Присяжный поверенный [21]воевал с белыми, условно говоря. Кандидат наук вступил в бой с безусловно красными. Это совсем другое дело. Всё, что мы за семьдесят три года приобрели, – это невероятное ожесточение и умение сопротивляться.

Этот текст прочли молодые советские журналисты, впали в ярость, закричали: «Невзоровщина!» Это такой демократический мат. Не хуже сталинского мата: «Троцкизм!» Смысл один: я – враг народа. Но это ругань, а где аргументы? Аргумент такой: вот сейчас соберут налоги, а через три месяца…

Да не соберут, поймите. Как с частного банка взять налог? Ревизора прислать? А его охранник не пустит. Просто не пустит. Пока жалобу в инстанции, пока разбор в арбитраже, пока кассации в суде – тут не три гайдаровских месяца, тут три года пройдет.

Уже была команда исчезнуть алкоголикам. Уже был знак качества. Всё было. И всё без толку. Не заставишь веревку и мыло с собой приносить.

Люди искренне считают, что это их страна, и не собираются бежать в Крым, а оттуда пароходами в Константинополь и Марсель. Тем более что и Крым теперь не наш, и в Марселе все места заняты.

Деваться некуда. Жить предстоит здесь. А когда некуда бежать, люди защищаются зверски.

На что, на кого опирается Гайдар и его команда? Их инструкции и команды равно губительны и для аппарата, и для пролетариата, и для среднего класса. Кого представляют реформаторы, кроме своих теорий?

Единственная опора Гайдара – это авторитет Ельцина, первого демократически избранного Президента России. Но заметьте, как перестали вдохновлять эти красивые слова. Ельцин тратит на Гайдара свой авторитет, свое время (а сколько его отпущено?).

Гайдар живет на чужом авторитете, живет в кредит. И (как Ирак за танки) команда за свои реформы не расплатится никогда.

В Москве в тюрьме ждут суда путчисты: премьер-министр, вице-президент, министр обороны, министр ГБ… Они не знают, что решит суд. Им страшно.

Но есть человек, которому гораздо страшнее, хотя он на свободе.

В Москве (вчера в Кремле, а где сегодня?) этого суда ждет Горбачев. Он не знает, что станет известно во время процесса. Ему очень страшно.

Прежде Президент СССР обладал достаточной властью, чтобы контролировать информацию. Сегодня у него ни власти, ни СССР. Президент Горбачев – президент Ничего. Государство исчезло. Парламент пуст. Горбачев никого не может заставить молчать.

Западные корреспонденты пытались угадать день, когда Горби подаст в отставку. Несколько раз он говорил о своем намерении. Но не решился. Он опоздал. Он плохо рассчитал время. Ему дали отставку до его просьбы. Его «упразднили». Это позор. Увы, не первый. И, думаю, к огромному сожалению, не последний позор Горбачева – Человека Десятилетия.

Горбачева, конечно, не ждет судьба Чаушеску – румынского диктатора, расстрелянного в подвале вместе с женой. Горбачева, надеюсь, не ждет судьба Хонеккера, который прятался у русских от немцев в чилийском посольстве и просил отпустить «лечиться» к корейскому Великому Вождю [23]. Но с каждым днем всё больше шансов, что Горбачев из свидетеля превратится в обвиняемого.

Жутковато прозвучали слова Ельцина в Алма-Ате. Он гордо сказал, что пора кончать с традицией 1917 года: хоронить руководителей страны. Потом, спохватившись, добавил: и перезахоранивать. А далее пообещал не объявлять Горбачева преступником и даже дать пенсию.

Видно было, как в этот момент Борис Николаевич упивался своим гуманизмом и демократизмом. Но выглядело это всё пугающе.

Хоронить и перезахоранивать свойственно было и древним египтянам. Для фараонского общества это нормально.

Свердловский человек, старательно делая всё, чтобы уничтожить последнее местопребывание последнего русского царя, тогда не знал, какую роль готовит ему судьба и каким символом станет в его биографии снос Ипатьевского дома.