Лев Пирогов - Хочу быть бедным (сборник)

Сохрани от окольных троп, о Пётр Капица!

Светлое будущее, к которому ведут интегральчики, – это Истина.

Истина нужна человечеству, превращающему всё, до чего дотронется, в бомбу либо в новый ультрамодный ай-фон.

Истина выгодна математику Малянову лично: «Тише, папа работает», – вроде рыбалки это у него – приятное времяпрепровождение вдали от жён, детей и настоящих забот.

Ведь жизнь – это они и есть, «окольные тропы». Потому что жить трудно, тесно. Не романтически трудно, когда усилие конечно, а вознаграждение щедро (хочешь – хоть геройская смерть), а трудно по-настоящему: монотонная беспросветная тяжесть «на каждый день», не во имя чего-то, а так, просто…

Не в этот ли взрослый факт пыталось ткнуть самонадеянного ребёнка-Малянова не любое ему «гомеостатичное мироздание», проще – Бог?

В нынешних журналах читать можно только рассказы. Ведь если вдруг кому вдруг удастся написать приличный роман – он его в журнал, понятно, не понесёт. Вот и приходится дарить цветки своего понимания тому, что покороче да попонятнее.

Зато какие «странные сближенья» обнаруживаешь порой!..

Скажем, в февральской книжке «Октября» кипит «мысль семейная». Не иначе как писатели – инженеры душ предчувствовали наступление Года семьи.

В рассказе Виктора Ремизова «Командировка» дело обстоит так. Опоздал серьёзный деловой человек, эффективный хозяйственник, на самолёт. В Италию, в командировку. Потому что по пути к любовнице заезжал. И знаете как бывает: только что весь на нервах, спешил куда-то, а тут – раз, и будто с поезда соскочил. Небо, облака, тишина. И ты, маленький такой, один в целом огромном мире.

В общем, случилась у героя от непредвиденного окна в бизнес-плане амплификация. И решил он забуриться вместо командировки на дачу, в деревеньку, полтора домика. Протаранил сугробы, открыл избушку, печь затопил, тушёнки мёрзлой нашёл очень кстати банку, а бутылка сувенирная, для Италии припасённая, с собой у него была. И так хорошо ему сделалось – страсть! Что ты…

Сейчас баньку будет топить.

Но – тик-так, проскрежетал невидимый часовой механизм, и «время испортилось»: стало вдруг скучно, пусто, водка не в то горло пошла, придавила тоска. Не попарился, плюнул и поехал в город понукать простаивающие дела. Вот какой печальный рассказ.

Всплакнул я над ним третьим оком своим сочувственным и принялся читать «Шелапутинский переулок» любимейшего моего Олега Зайончковского.

Там у героя жена родила. Он, не будь дурак, сразу в запой, ибо ведь (писатель предупреждает) у настоящего пацана есть две уважительные причины для пьянки – накануне женитьбы и после рождения ребёнка. В процессе запоя едва не совокупился с какой-то случайной барышней (спасибо заснул вовремя, не случилось) и пропил последний заветный чирик, спрятанный для жены «на цветы и фрукты».

Даже не пропил сам, а напоил на этот чирик дружка и барышню, ту, которая не случилась. Вот какой пацан компанейский.

А закончилось, представьте, всё хорошо. Добрался до роддома, поорал там под окнами, высунулась измученная (не до цветов) жена – и хеппи-энд, занавес.

Третье око заморгало в задумчивости. Будто бы соринка угодила в него. Это что же, граждане, получается? Пусть дуры рожают, а мы подопьём?

В рассказе Ремизова ведь почему наперекосяк получается – потому что у тебя, скота, жена и двое детей, а ты к любовницам ездишь. И значит, жизнь твоя пошла под откос задолго до того, как на самолёт опоздал, и водка не в то горло пошла.

А в «Шелапутинском переулке» где ж мораль?

Без морали рассказ – как обед без «маленькой»…

Олег Зайончковский, к которому я обратился за разъяснениями, сказал: «Автору не следует быть авторитарным. Пусть материал высказывается».

Золотые слова, автору негоже самому, да. Но так дай же ты высказаться «материалу»!

Вот Ремизов, тот как раз дал. И разве стал я меньше сочувствовать его персонажу? Ведь жизнь, наказав его, наказала и меня, – мне тоже больно. А вот с «шелапутинским» породниться… увольте, противно.

«Материал» не может сам «высказаться», если автор этого не захочет. Недаром слово «произведение» носит отглагольный оттенок действия, поступка. Писатель создаёт «произведение». Это уж потом филологи изучают «текст», выбрасывая автора на помойку.

Но читатель, тот скорее «текст» выбросит.

Ему ведь интересно не «как в тексте», а «как в жизни». В окно смотришь – стекла не видишь. Только что за стеклом.

В жизни человек ответственен за поступок, творец – за творение.

Принцип зрячей судьбы, судьбы с «моралью», называется у христиан Промыслом, Провидением. Каждый шаг оставляет след. Можно задавать вопросы и получать ответы. Жизнь можно переменить.

А эти, которые с «текстом», в котором якобы «всё дозволено», любят повторять – «человек не меняется».

Никогда не понимал, как это.

«Не меняется» – значит, не умирает? Не умирает – значит, и не живёт?

Ну и что о нём говорить тогда?..

Гг. демократы-рыночники любят порассуждать в том духе, что народ всегда имеет то, чего заслуживает, потому что «спрос определяет предложение».

Ага, как же. Народ хочет Сталина – дайте. И где?

Впрочем, люди, конечно, могут заблуждаться, думая, что хотят Сталина. Помните бродячий сюжет: человек обращается к Универсальному Исполнителю Желаний с просьбой обеспечить мир во всём мире, а тот суёт ему мешок шоколадных пряников. Люди редко знают, чего им хочется. Поэтому прямой ответ на вопрос «Каков твой спрос, брат?» не будет правдивым. Об истинных желаниях не спрашивают, о них узнают из оговорок, их угадывают по едва заметным движениям глазных яблок.

Городской бытописатель Денис Яцутко рассказал такую историю:

«По улице прогуливаются две немолодые женщины. Беседуют.

– А моя Светка, представляешь, не хочет сериалы смотреть. Я ей и рассказываю и зову всегда, когда начинается, а она не хочет. Не нравится, говорит.

– Сына растит и сериалы не смотрит? Это что ж у неё вырастет, когда она жизни знать не хочет?

– О, это ты хорошо сказала мне… Я ей скажу. Скажу: «У тебя же ребёнок растёт! Что ж ты не смотришь, что в жизни бывает?!»

Вот эти женщины, по-моему, и проговариваются о том, чего «заслуживает народ». И заодно преподают нам урок правильного отношения к искусству. Если бы производители телесериалов относились к своей продукции так же, как относятся к ней эти зрительницы, не нужно было бы ни реформы образования, ни литературы, ни прокуратуры. Все и так были бы счастливы.

Вот взять литературу. Профессиональные литературщики относятся к ней неправильно. Критики считают, что литература должна быть «хорошей». Чтобы выразительные средства были адекватны содержанию, метафоры чтоб незатасканные, коллизия чтоб, конфликт, развязка, ну и соответствующая моде мораль. Этак можно сконструировать штаны для слона. Хорошие штаны, удобные, правильного африканского цвета, выверенные по композиции, с дырочкой для хвоста. Только зачем они слону?