Михаил Делягин - Возмездие на пороге. Революция в России. Когда, как, зачем?

Поэтому в ходе системного кризиса парламентские или псевдопарламентские политические партии, созданные для прорыва или имитаций попыток прорыва в ничего не значащую и ничего не решающую Государственную Думу, сменит значительно более эффективная и убедительная партия – «партия канделябра». Эта партия сложится в ходе естественного и в целом неизбежного процесса познания политиками (причем далеко не только формально оппозиционными) собственного народа.

Приближаясь к народу и друг к другу, а значит и к вожделенной реальной власти, эти политики все более точно и подробно будут выражать сначала словами, а затем и конкретными, пусть смешными и неуклюжими, а на первом этапе – и неизбежно неэффективными действиями синтез патриотических, социальных и либеральных ценностей.

Однако первым шагом в практической реализации этого синтеза, свидетельствующим не только об искренности и серьезности намерений, но и правильном понимании его глубинной сути, совершенно неизбежно будет – хочет кто этого или нет – возмездие.

Разумеется, мы не можем сейчас, когда оползание страны в системный кризис еще только начинается и имеет характер легкого и приятного скольжения куда-то вперед, позволяющего говорить не столько о катастрофе, сколько о динамизме, прогнозировать результаты будущей революции сколь-нибудь точно и подробно.

Однако многие ее закономерности и особенности представляются уже вполне очевидными. Автору лишь остается принести извинения читателям за неполный характер изложения, вызванный неизбежной неполнотой видимых и представляющихся сегодня наиболее вероятными перспектив.

Под Новый, 2006 год по второму каналу федерального телевидения триумфально прошла экранизация «Мастера и Маргариты». Была она, как и положено экранизации, безусловно слабее не только первоисточника (ибо не факт, что быть лучше него вообще возможно), но и многочисленных ожиданий; потенциальные зрители, сформировавшиеся в последнюю четверть века Советского Союза, были слишком погружены в выживание и предновогодние хлопоты, однако, несмотря на все это, по крайней мере Москва прилипла к телевизорам. [66]Да что там Москва! – по данным профессиональных оценщиков телевизионной аудитории, первые две серии посмотрел каждый второй россиянин.

Такого не было чуть ли не со времен «Семнадцати мгновений весны».

И бешеное внимание аудитории, значительная часть которой (по крайней мере, в Москве) из-за потоков не только пошлости и слишком грубой пропаганды, но и прямой лжи за предшествовавшие год-два просто перестала смотреть телевизор, безусловно, представляет собой значимый социокультурный феномен.

И дело не в Мастере и тем более не в Маргарите, и не в Иешуа Га-Ноцри с его трагическим несоответствием Пилату, и не в обилии полуобнаженной натуры (которой в первых сериях, к слову сказать, и не было вовсе), и даже не в ностальгии по безусловно великому, какие бы недостатки ни выискивали в нем современные реинкарнации показанных в нем критиков, роману.

Дело в справедливости, в поруганной, но неистребимой в человеке и человечестве, покуда они еще живы, ее жажде.

Так в проклятом октябре 1993 года толпы москвичей собрались вокруг расстреливаемого Белого дома не только из-за низменного желания зрелищ и стремления к соучастию истории, но и потому, что на их глазах впервые не только на их памяти, но и вообще едва ли не впервые в России публично карали неправедную власть.

Да, в Белом доме сидели оболганные, загнанные и спровоцированные патриоты, пытавшиеся быть верными закону и Родине, а не тем или иным лицам, к тому же проводившим полным ходом политику уничтожения своей страны, а режим Ельцина уже и тогда был страшной бедой для России. Однако большинство людей в собравшейся толпе не испытывали ни малейших симпатий к Руцкому и Хасбулатову, они устали от пустой парламентской говорильни, видели на первой странице «Известий» фотографии молодчиков, вскинувших руку в фашистском приветствии, и не знали, что это была постановочная фотография. И они, в том числе и не питая симпатий к реформатору Ельцину, жаждали увидеть наказание хотя бы Верховного Совета, связанного с реформами, – и смотрели на его уничтожение как публичное восстановление справедливости.

Ну и что, что грязными руками и против Конституции?

Зачем нужны все чистые руки и все конституции, если они не несут справедливость, пусть даже и лишь в форме наказания?

Справедливость важнее – так, не сознавая, но ощущая это, смотрели тогда на Белый дом.

Так смотрят сегодня на Квачкова, отчаявшись в законе и праве: если при Путине справедливости нельзя достичь законным путем – лучше ее достичь любым другим, чем отказаться от нее вовсе.

Именно в этом суть исторической глухоты – и, соответственно, обреченности – российских либералов, даже лучших из них.

Народ вопиет о справедливости, кричит словами и поступками, кричит, убивая себя ежедневно и ежечасно, прямо и косвенно от безысходного «нежелания больше жить в этой стране»... И слышит в ответ от безысходно сытых и благополучных, складно болтающих и непотопляемых при любых катаклизмах всезнаек, поправляющих тысячедолларовые очечки и застегивающих трехтысячедолларовые пиджачки, что за справедливость они, конечно, всей душой, да вот только не позволяют принятые ими же самими законы и созданные ими же самими порядки этой справедливости!

Что ж, тот, кто не хочет справедливости по закону, получит ее помимо закона и вопреки нему.

Он получит справедливость не в форме блага, в самой возможности которого от власти народ уже изверился, а в форме возмездия за все совершенные в нашей стране преступления – и за те, которым был соучастником, и за те, которые молча терпел, смиряясь с ними и тем самым покрывая их, и за те, с которыми пытался бороться, – но кому какое до этого дело, когда преступления все равно свершились?

И не стоит обижаться.

Полковник Квачков, как рисуется он в народном сознании, – тень и предтеча этой грядущей грозной, чудовищной справедливости.

И лопающаяся от денег Рублевка, и озлобленная недоступностью богатства – вот оно, идет в двух шагах по улице потоком «Мерседесов» и «БМВ», а то и «Бентли», близок локоть, да не укусишь! – Москва, и отчаявшаяся беспросветная Россия прилипли к телевизорам потому, что показали им не наивную и озлобленную от бессилия, но реальную, властную, царящую и творящую себя справедливость.

Воланда.

Первым об этом, если не изменяет мне память, написал Иван Понырев, [67]подметивший, что с 1998 года страна точно так же бредила образом Штирлица – и накликала-таки его на свою голову в окарикатуренном и чудовищно опошленном виде. Вместо «настоящего полковника» Исаева из ГРУ пришел отставной подполковник Путин – когда-то из ПГУ, [68]а затем с должности заместителя мэра Санкт-Петербурга Собчака по внешнеэкономическим связям. [69]