Иван Тимошкин - Как уничтожили «Торпедо». История предательства

Помню, когда был маленьким, не раз бывали в гостях у Валентина Козьмича Иванова – мы ведь одногодки с его сыном Валькой. К нам в гости частенько приходил Бреднев – или дядя Володя, как я его называл. Сейчас он генерал, работает в МИДе. Мне было очень приятно, когда в прошлом году на открытии памятника Эдуарду Стрельцову он, увидев меня, подошел и обнял: «Ой, Миша, как давно мы с тобой не виделись», – и заплакал. Отец дружил с известнейшим футболистом и хоккеистом Вячеславом Соловьевым, был в близких отношениях с Борисом Батановым.

– А со Стрельцовым?

– Они часто встречались, общались и, безусловно, были близки друг другу своим пониманием игры. Относительно внефутбольных отношений существуют разные мнения. Кто-то говорит, что они дружили, кто-то сомневается в этом. В принципе, Стрельцов был очень простой – как обычный работяга, идол всех автозаводцев. Отец в какой-то мере был его антиподом – интеллигентный, в хорошем смысле светский человек, со знанием иностранного языка… Круг интересов вне футбола – вот что у них было разным. А в футболе их объединяло многое. Даже уход из него был общим. Когда им намекнули, что пора заканчивать, для них это было сильнейшим ударом, прежде всего психологическим. После автокатастрофы, после того как отец побывал в состоянии клинической смерти, после того как врачи собрали его буквально по кусочкам, ему было тяжело играть. Но, наверное, указать на дверь можно было как-то иначе, мягче, что ли. С другой стороны, он не стал бы сидеть в дубле. Был самолюбивым. Да и после тех вершин, на которых побывал, опуститься в дубль? Нет, он бы этого не вынес.

– Врачи, насколько я знаю, запретили ему играть в футбол…

– Да, это так. И то, что отец провел еще с десяток матчей, забил два-три мяча, причем один из них – самому Льву Ивановичу Яшину, было уже на пределе всех возможных физических и психических сил. Но, с другой стороны, он не мог не вернуться. Думаю, отец хотел доказать прежде всего самому себе, что после аварии он сможет вновь, наперекор всему, вернуться в футбол. Когда произошла автокатастрофа, мне было всего семь лет. Значительно позже я осознал, что случилось. Начались неувязки в семье. Я ведь отца и маму в детстве редко видел – отец играл, был постоянно на сборах или в разъездах, а мама тогда еще танцевала в ансамбле «Березка». Жил я в основном у бабушки с дедушкой – маминых родителей. Они были артистами, выступали в цирке.

– А как отец вел себя после автокатастрофы? Чего ему стоило пережить все это?

– Мы с ним нечасто говорили на эту тему. Для него это явилось очень страшным ударом, который, видимо, не был рассчитан на его силы. Но прилюдно он ничего не показывал, все держал в себе. Так же, хотя это, конечно, несравнимо, он переживал то, что ему в нескольких эпизодах не удалось сдержать Пеле, когда пришлось играть против него.

– Вы имеете в виду матч сборных СССР и Бразилии в Москве в 1965 году?

– Да. Много лет спустя он поделился со мной своими переживаниями. «Понимаешь, Мишань, – горячо говорил он, – я был в полной уверенности, что справлюсь. Ведь в то время меня признавали лучшим футболистом страны, я находился в прекрасной физической и игровой форме, изучил по киноматериалам матчи с участием Пеле. Ну, кажется, все о нем узнал. А вышел на поле – и проиграл. Ты спросишь: почему? Таких футболистов, как Пеле, полностью выключить из игры невозможно – если, конечно, соперничать честно. Мало того, что он укрывает мяч корпусом так, что не подобраться, – у него еще и голеностоп, как на шарнирах: вычислить, в какую сторону он от тебя уйдет или какой сделает финт, практически невозможно». Он очень переживал, что не сумел закрыть Пеле, – это чувство не притупилось даже спустя многие годы. Но абсолютно не правы те, кто считает, будто после той игры в отце якобы что-то надломилось. Главным его качеством как профессионального игрока было умение извлекать уроки из своих неудач. Через год, на чемпионате мира в Англии, он прекрасно доказал это, блестяще справившись с опекой венгра Альберта, немца Зеелера, португальца Эйсебио. Повторюсь, он очень переживал свои неудачи, но одновременно анализировал их – и в следующем матче против того же соперника обязательно играл уже по-иному. Думаю, что в нем пропал талант тренера. Если бы не бюрократические козни, он мог бы работать в «Торпедо» в этом качестве. Отец очень тонко чувствовал и понимал игру. Минут через 10–15 какого-нибудь матча он уже мог сказать, кто победит. И в подавляющем большинстве случаев угадывал. Однажды я его спросил, как ему это удается. Он ответил: «Знаешь, Мишань, в жизни есть некоторые вещи, которые очень сложно, если вообще возможно, объяснить. Это – одна из них. Понимаешь, футбол вообще очень сложно объяснить».

– Он мог бы стать и функционером в нашей Федерации футбола, и журналистом, не так ли? Но в итоге так никем и не стал. Как думаете, почему?

– Сложный вопрос. С годами я все больше начинаю понимать отца. Он ведь любил не только футбол в себе, но и… себя в футболе. Вот это и пришло в противоречие с тем временем, в котором ему довелось жить. Судьба отца, думаю, не могла сложиться иначе.

Помню его лицо, его неповторимую улыбку, добрые веселые глаза, черточки морщин в их уголках и… немой вопрос, так им и не озвученный – он никогда ни на что не жаловался: «За что?»

За что после окончания карьеры он остался один? Ведь по большому счету лишь несколько человек до конца поддерживали отца в его отчаянных попытках хоть каким-то боком остаться в футболе. Как только эти попытки окончательно провалились, его не стало. Мне трудно представить, как же надо было любить эту игру, чтобы, лишившись ее, потерять всякий смысл в жизни.

– Он страдал от одиночества?

– Да. Спустя какое-то время после автокатастрофы многие прежние «друзья» от него отвернулись. Помню, его не пускали на стадион на прощальный матч Льва Яшина. То ли не узнали, то ли по каким-то другим причинам. И тут его увидел вышедший из автобуса немецкий тренер Гельмут Шен. Он подбежал к отцу, обнял его, поцеловал и, кажется, накричав на контролеров, провел на трибуну. В тот вечер отец пришел домой поздно, навеселе (наверное, там был банкет), но очень счастливый. Он сиял. Появились мысли кого-то тренировать, кому-то написать статью. Он буквально расцвел, был готов горы свернуть. Помню, как он радовался тогда, когда его приглашали играть за ветеранов, а значит, пообщаться.

Вспоминается, как начальник строительного цеха ЗИЛа Вячеслав Гумбарг – большой поклонник «Торпедо» – в трудную минуту, когда от отца отвернулись буквально все, позвонил ему и попросил заняться футбольной командой его цеха, участвующей в первенстве завода. Отец сразу расцвел, стал активно заниматься делами, отыскал в столе свой «Оскар», врученный ему на чемпионате мира 1966 года как футболисту, вошедшему в символическую сборную (такой же был только у Льва Яшина), начистил его и побежал показывать мальчишкам той самой цеховой команды.