Array Array - Глазами маршала и дипломата. Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года

И когда весной 1985 года С. Ф. Ахромеев посвятил меня в свою «тайну», сказав, что он уже больше года работает над настоящим серьезным планом ядерного разоружения, я, естественно, поддержал его.

И вот теперь (в самом начале января 1986 г.) в моих руках была тщательно разработанная программа поэтапной ликвидации ядерного оружия до конца нынешнего столетия. В отличие от прежних предложений общего порядка это была действительно рабочая программа, составленная с учетом различия ядерных потенциалов пяти ядерных государств. Осуществлять ликвидацию ядерного оружия — по видам вооружений и по странам — предлагалось таким образом, чтобы ни в какой момент не ослаблялась ничья и в то же время укреплялась бы всеобщая безопасность. Документ нуждался лишь в определенной дипломатической «доводке».

Э. А. Шеварднадзе, которому был доложен мною этот документ с необходимыми пояснениями об истории вопроса, воспринял его с интересом и, я бы сказал, с энтузиазмом. Правда, его энтузиазм несколько поубавился, когда некоторые из моих коллег, к мнению которых министр к тому времени стал все больше прислушиваться, отнеслись к программе ядерного разоружения скептически, а кое–кто принял ее вообще в штыки, как «очередную пропагандистскую затею», каковой она вовсе не являлась. Но, слава богу, тут поступил сигнал от Горбачева, который, рассмотрев представленный ему материал, самым положительным образом оценил программу и велел сделать ее центральной частью готовившегося заявления от его имени. Всякие сомнения и колебания исчезли, в том числе и у тех, кто еще вчера критиковал ее.

Так появился документ, который вскоре мир узнал как Заявление Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева от 15 января 1986 г. с программой ядерного разоружения в качестве его основы.

* * *

Для нас обоих не явилось неожиданным, что предложенная Советским Союзом программа ядерного разоружения была встречена в мире неоднозначно, со значительной долей скептицизма. На пути ее реализации уже встретились и будут встречаться немалые трудности, что тоже было предсказуемо. И тем не менее мы искренне верим в то, что пусть не так скоро, как хотелось бы, но в конечном счете мечта о безъядерном в военном отношении мире станет реальностью. Сделанное за прошедшие пять лет в этом направлении укрепляет нашу веру.

В сугубо практическом плане вслед за опубликованием Заявления от 15 января 1986 г. на первый план в нашей совместной работе выдвинулись конкретные проблемы, являвшиеся предметом советско–американских и многосторонних переговоров по вопросам разоружения, которые, как было условлено на встрече в верхах в Женеве, надлежало резко интенсифицировать.

Система работы по определению наших принципиальных позиций и подготовке директив к переговорам по вопросам, которые являлись предметом переговоров с США и странами блока НАТО, была отлажена. Эта система, охватывавшая прежде всего МИД, Минобороны, КГБ, Военно–промышленную комиссию, складывалась и постепенно крепла на протяжении 70–х и первой половины 80–х годов. Работа строилась в первую очередь на понимании совместной ответственности как за обороноспособность страны, так и за достижение договоренностей об ограничении и сокращении вооружений. В ходе работы бывало всякое: разногласия, споры, острые дискуссии, но в конечном итоге обычно удавалось находить общие решения. Такая совместная слаженная работа представителей разных ведомств поощрялась Устиновым, Громыко, Андроповым и Смирновым. Наибольшую инициативу в разработке новых предложений всегда проявляли представители МИДа и Минобороны. Но этому удивляться и не приходилось. Они ведь непосредственно отвечали: одни — за обороноспособность страны, а другие — за обеспечение средствами дипломатии благоприятных условий для внутреннего строительства. Слаженно действовали как созданная тогда группа заместителей руководителей ведомств, так и рабочая группа при Генеральном штабе из представителей всех ведомств и научно–исследовательских институтов под руководством генерала В. И. Варенникова. Словом, для той политики, которая тогда проводилась в военно–политических вопросах, механизм был создан и работал отлаженно, он устраивал руководителей, действовавших в первой половине 80–х годов.

Однако когда руководство, ведающее внешней политикой, полностью сменилось (пришли М. С. Горбачев, Э. А. Шеварднадзе, С. Л. Соколов, В. М. Чебриков), перед нами, вторым эшелоном, встал вопрос, не потребуется ли уточнение порядка и системы подготовки и утверждения решений. Соответствуем ли мы тем требованиям, которые выдвигают новые лидеры, их взглядам на внешнюю политику и методам деятельности? Подходят ли вообще конкретные лица, разрабатывающие и готовящие проекты решений, новым руководителям как их ближайшие сотрудники?

Что касалось начальника Генштаба, то при всей важности переговорных проблем его главной заботой была все–таки оборона страны. Насколько было известно, министра обороны СССР тогдашний начальник Генштаба устраивал. Новый министр иностранных дел поначалу тоже во многом опирался на прежних заместителей. Генсек ЦК тогда к кадрам этого звена только присматривался.

Пока новые подходы во внешней и военной политике еще нащупывались, все мы оставались на своих местах. Однако начались и первые трения. Как–то при обсуждении проблемы ракет средней дальности, когда один из нас начал упорно отстаивать свою позицию, Л. Н. Зайков (член Политбюро, которому было поручено в то время координировать работу ведомств, ведущих переговоры по вопросам сокращения вооружений) сказал: «Знаете, Сергей Федорович, прошло то время, когда вы вдвоем с Георгием Марковичем формировали политику страны в вопросах разоружения. Теперь ее формирует руководство государства. Нужно бы вам это учитывать». На это пришлось ответить, что «при Андропове, Громыко, Устинове никто не мог и помыслить о навязывании им снизу своих взглядов. Формировали политику они, а мы им лишь помогали в этом». (Впрочем, в последующем у нас с Зайковым постепенно наладились устойчивые, хорошие рабочие отношения.)

Конечно, наиболее важными были переговоры с США по стратегическим вооружениям. К 1985 году они уже имели свою пятнадцатилетнюю историю.

Согласно американской позиции, какой она оставалась и после женевской встречи в верхах в конце 1985 года, предметом переговоров по ядерным и космическим вооружениям должны были быть только сокращения стратегических наступательных вооружений (СНВ), то есть межконтинентальных баллистических ракет (МБР), баллистических ракет подводных лодок (БРПЛ) и тяжелых (стратегических) бомбардировщиков (ТБ). Советская позиция заключалась в том, что кроме МБР, БРПЛ и ТБ предметом переговоров должны были стать также ядерные средства средней дальности СССР и США (при засчете на их стороне соответствующих средств Великобритании и Франции) и авиация передового базирования США, достигающая с американских баз, размещенных в других странах, территории СССР. Прямо противоположными были позиции СССР и США относительно стратегических оборонительных вооружений: Советский Союз добивался, чтобы США не создавали (так как это противоречило Договору по ПРО, подписанному в 1972 году нами и американцами) систему противоракетной обороны страны, к тому же с элементами космического базирования. США отстаивали свое «право» делать это.