Array Array - Глазами маршала и дипломата. Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года

То, что новым министром иностранных дел М. С. Горбачев предпочтет иметь не профессионала–дипломата, а политического назначенца, тоже можно было предполагать. К этому времени было уже ясно, что М. С. Горбачев намерен сказать свое собственное слово во внешней, равно как и во внутренней, политике. Поэтому естественно было ожидать, что он захочет поставить во главе МИДа своего единомышленника, не скованного установившимися взглядами в этой области.

Но на ком именно он остановит свой выбор — это до последней минуты было неясно. И то, что его избранником стал Э. А. Шеварднадзе, действительно оказалось неожиданным, хотя я не могу сказать, что это было неприятной неожиданностью.

Раньше я не знал Э. А. Шеварднадзе сколько–нибудь близко, но много слышал о нем хорошего как о неординарном, интересном человеке, экспериментирующем в Грузии. Несколько смущало, по правде говоря, то, что принадлежал он к числу тех, кто в свое время особенно отличался славословием в адрес Л. И. Брежнева, но хотелось списать это на южный темперамент. Во всяком случае, радовало то, что он рьяно взялся за освоение новой для него сферы деятельности, и в этом он пользовался поддержкой и помощью старожилов высотного здания на Смоленской площади.

Надо сказать, технику дипломатии новый министр освоил довольно быстро. Что, однако, к сожалению, стало вскоре бросаться в глаза, и что впоследствии станет не менее, а еще более характерным для Шеварднадзе — так это недооценка им настоящего профессионализма в дипломатии, игнорирование дипломатических знаний и опыта, если только они не служили его представлению о целесообразности или нецелесообразности какого–то действия в данный момент.

Похоже было, что Э. А. Шеварднадзе рассчитывал, что привносимая во внешнюю политику новизна и смелость сами по себе перекроют любые изъяны в профессионализме. Он пытался даже теоретически обосновать такой свой подход, заявляя, что самый высокий профессионализм не может заменить правильной политической установки. Хотя эта формула как таковая не вызывает сомнений, но в ней заключена только половина правды, а вторая ее половина состоит в том, что даже самая правильная политическая установка, не будучи претворяема в жизнь на высоком профессиональном уровне, обычно либо остается декларацией, либо искажается. В то же время с помощью высокого профессионализма иногда может быть «дотянута» до кондиции, подкорректирована даже в чем–то неполноценная политическая установка.

Представляется также очевидным, что более смелая внешняя политика нуждается не в менее, а в более профессиональном ее претворении в жизнь. Только в этом случае можно рассчитывать на максимальную отдачу и в то же время свести к минимуму возможные ошибки, риск которых по понятным причинам потенциально более велик именно при более смелой политике. Это — не довод против смелой внешней политики, а довод в пользу высокопрофессионального ее проведения.

И дело здесь не в том, что новый министр иностранных дел не был профессионалом — это и в других государствах не редкость, скорее даже правило. Никаких проблем не возникает, когда политический назначенец, сознавая свои не только сильные, но и слабые стороны, стремится должным образом компенсировать их с помощью профессиональных знаний и опыта других. Но совсем иное дело, когда он предпочитает считать свою слабость чуть ли не добродетелью.

Так, в одном из своих выступлений Э. А. Шеварднадзе, сославшись на безымянного советского деятеля культуры, заявившего, что «искусству нужны дилетанты», в свою очередь, выразил уверенность в том, что и делу дипломатии оказывают неоценимую услугу «люди, привносящие в профессиональное искусство, в том числе и в искусство политики, свежесть, непредвзятость, оригинальность суждений и взглядов» [9] Вестник МИД СССР. — 1988. № 19. — С. 20. .

По правде говоря, мне лично кажется более резонной точка зрения другого советского деятеля культуры Станислава Рассадина, который, имея в виду воинствующих дилетантов в литературе, писал:

«Непрофессионализм — не простая нехватка знаний и умения. Он, если угодно, позиция, которую с боем завоевывают и без боя не отдают. Потому, что он — это возможность обходиться без правил и норм, которых строго придерживается профессионал, это род вседозволенности, наихудшей из свобод. Свободы от многого, в частности — от необходимости доказывать свою правоту» [10] Огонек. — 1988. — № 48. .

К искусству дипломатии сказанное относится, думаю, никак не меньше, чем к любому другому искусству.

Пренебрежение профессиональной стороной дипломатии не может не приводить раньше или позже к существенным огрехам в политике. О них, как и об успехах новой внешней политики, речь впереди.

А здесь, в рамках 1985 года, поделюсь личными впечатлениями, как проходила первая встреча М. С. Горбачева и Р. Рейгана в Женеве (в дополнение к сказанному выше о том, чем она закончилась).

Было по–настоящему радостно видеть в Женеве в деле нового советского руководителя — живо мыслящего, хорошо владеющего предметом переговоров, четко представляющего, чего он хочет добиться от собеседника, и умеющего заставить его поверить в искренность своих слов, если и не согласиться с ними.

Все это было тем более очевидно, поскольку другую сторону на этот раз представлял человек, во многом напоминавший Брежнева последних лет его жизни. Рейган говорил с помощью колоды заготовленных карточек, оказываясь беспомощным, если нить разговора заставляла его отрываться от заготовок. Он становился раскованным и говорил свободно только тогда, когда начинал рассказывать — иногда к месту, а чаще нет — какие–нибудь истории и анекдоты.

А главное, всех, кто, как М. С. Горбачев, впервые имел дело с Рейганом, не могла не поражать его неинформированность и узость мышления. Начав изложение своего подхода к отношениям с СССР с выражения уверенности в том, что все беды в этих отношениях в послевоенное время проистекают из недоверия, он в качестве исходной причины этого недоверия изобразил нечто совершенно не соответствующее фактическому положению вещей.

По его утверждению, все началось с того, что в ходе войны против гитлеровской Германии США обратились к СССР с просьбой разрешить американским самолетам, совершавшим бомбовые налеты на Германию, садиться на территории СССР, а последний так до конца войны и не разрешил якобы делать этого, из–за чего, дескать, гибли многие американские летчики.

Между тем в действительности дело обстояло совсем иначе. В ходе встречи в Тегеране в конце ноября — начале декабря 1943 года Рузвельт передал Сталину меморандум, в котором содержалась просьба разрешить американским бомбардировщикам, вылетавшим с Британских островов для бомбежки Германии, делать посадки на советской территории для заправки горючим, пополнения боеприпасов и необходимого ремонта. И там же, в Тегеране, как свидетельствует и помощник Рузвельта Р. Шервуд, Сталин «дал согласие на такие посадки американских самолетов, совершавших бомбовые налеты на Германию не только с баз в Соединенном Королевстве, но и с баз в Италии» [11] Sherwood R.E. Roosevelt and Intimate History V. 2. — N. Y., 1948. — Р. 410. .