Игорь Свинаренко - Беседы с Vеликими

– Алексей, про тебя рассказывают, что до кино ты часто ездил на войну, торговал оружием – продавал его в страны советского блока.

– Было такое. Это 81—83-й годы. Ангола, Эфиопия, Экваториальная Гвинея, Йемен – ну, все те страны. В одной только Сирии я, например, 46 раз был. Знаешь, красиво, когда летишь над Средиземным морем и видишь: подлетает F-15 – и зависает рядом; это было напряженно… Я в первый раз понял, что такое война, когда в Эфиопии мы садились в машину и мне сказали – садись за водителем. Чтоб прикрыться. Понял, да? С одной стороны, цинично, а с другой – рационально. Такое было первое ощущение войны – что здесь могут убить. Я это понял… За то время, что я летал, два наших самолета транспортных сбили. Там мои товарищи погибли…

Я часто вылетал из Сещи, это в Брянской области, – там «антеи» стояли, самые большие самолеты. А еще из Витебска – у нас была дивизия Ил-76.

– Знаю. Я на их самолетах летал в Грузию, когда там стреляли. А как это все у тебя происходило? Как ты это оружие продавал? «Налетай, подешевело»?

– Сам я не продавал. Я был бортовым переводчиком. Это радиообмен. Все переговоры в эфире – на английском. Там интересные истории с нами случались. Однажды в Сирию мы везли партию НУРСов и 24 генерала. Как раз тогда конфликт был с евреями. Мы сели… Пять часов разрузка-погрузка, и нас генералы пригласили с собой в Дамаск. Я в первый раз в жизни ехал со скоростью 200 километров в час – там дорога от аэродрома до города абсолютно прямая, можно разогнаться. Приехали, нас ждут, стол накрыт, разносолы… Командир говорит: «Экипаж не пьет». А главный генерал отвечает: «Здесь пища отравлена. Надо выпить». Начали пить араку, водку виноградную. А жара жуткая. Потом принесли пиво холодное. И все. Нас доставили на аэродром… А надо взлетать. Мы когда выруливали, то фонарь там снесли на взлетной полосе. Неадекватно себя вели, в общем… А все от меня зависело! Летчики – ни слова никто на иностранном, а радиообмен весь – на английском. Ошибусь – и все! Пил я вместе со всеми, но чувствовал ответственность. Это сейчас я могу потерять контроль! А тогда – нет, не мог.

А потом меня выгнали из армии. Меня сильно все не любили, я всегда контрапунктом таким проходил, знаешь… И кроме того, я еще в Будапеште от самолета отстал, без документов – а у нас там часто пересадка была, в Венгрии же два аэродрома было русских военных, под Будапештом. И еще я письмо написал другу своему, а там анекдот про Брежнева…

– Как выгнали – понятно. А как ты попал на такую экзотическую службу?

– Я по первой профессии – переводчик. Нас после института призвали. Распределение было простое, на выбор: либо в Эфиопию, либо на самолеты. Сидеть в Африке на одном месте – эта идея мне не нравилась. Да и не хотелось мне из России уезжать. А поскольку на самолет слепых не берут, я выучил таблицу наизусть: МНК, ЫМБШ… И так полтора года летал.

– А ты знаешь, что я еще в Англии учился? Я поступил в институт в Нижнем, Горький тогда был, и оттуда по обмену ездил в Манчестер. Три месяца, даже больше – семестр я там проучился. В 80-м году я приехал в Англию – представляешь, что это было такое? Тогда, в советское время? Мне там просто голову снесло. В Лондоне я прожил две недели… Жил там у Гарри Глиттора – помнишь, был такой рок-н-ролльный певец? Ну, Элвис Пресли и Гарри Глиттор… Еще я там со скинхедами задружился. Время панков было тогда. Это настоящие такие крутые парни были. И вот мы с ними там рассекали…

Ты знаешь, я там понял, что такое эмиграция. Я в Манчестере видел учебник русского языка, и там такое: «Ваня проснулся утром в избе и спустился к завтраку». Понял, да, идею?

Самое было приятное, что мы существовали в Англии абсолютно автономно.

– А чего ты вообще пошел в этот институт?

– Меня туда мама отправила. Может, она хотела, чтоб я языки знал? Перспективно это было в то время, наверно, – она так думала. Я один сын, у меня дворовое воспитание, родителям некогда было меня воспитывать: мама – в институте физиотерапии, папа – главный редактор Свердловской киностудии. Я на самом деле маме благодарен: так, пинком под жопу, в 17 лет, взяла и выгнала в другой город, в общагу… Это очень правильно.

– Постой, так у тебя папаша – из кино? Так тебе туда прямая дорога была сразу!

– Папа у меня не из кино, а из комсомола вышел – номенклатурный работник. Родился он в селе Падуль Тюменской области, физкультурой занимался, потом пошел на Верхне-Исетский завод, комсоргом. Ну и потом постепенно стал делать карьеру… Он одно время был замом главного редактора Свердловской газеты «На смену!», а дядя Юра Мелентьев был главным редактором. Он потом был министром культуры, помнишь? У него была дача под Москвой, мы к нему ездили с папой, я учился в восьмом классе и думал, что вот это – круто. Я тогда даже решил – наверно, женюсь на его дочке…

– И вдруг ты пошел в кино. Как так?

– Я кино очень любил всегда. И на третьем курсе первого института своего лингвистического понял, что буду работать в кино. Не важно кем, мне было все равно. Любой ценой – но в кино. Я очень это любил, я все время ходил смотрел фильмы… Так же как Сельянов, между прочим.

– И сейчас любишь?

– И сейчас люблю. Люблю!

– А как ты сценарии пишешь?

– Я вот хожу, думаю все время, примечаю, что и как… А потом сажусь – и очень быстро пишу. Вот некоторые люди, они головой думают. Для них важно – что, почему, кто что хотел сказать. А для меня это – последняя вещь. Для меня важно другое: хорошо – плохо, понравилось – не понравилось. Мне в этом смысле – легче. Интересно, что вот у буржуев, у этих мудаков (он имеет в виду иностранных кинематографистов. – И.С. ), автор диалогов – это отдельно. Специального человека на это берут. А я всегда сам пишу.

– А снимаешь ты как?

– Вот буржуи, они все говорят артисту, когда дубль надо переснять: «Очень хорошо и гениально, но надо просто еще чуть лучше». А я когда «Войну» снимал, то сказал англичанину: «Это очень х…ево! Absolutely!» Я всегда так говорю, если дубль говно. (А больше, наверно, никто.) Так он сидел молчал, у него крышу снесло… А я с ним как обычно, как со всеми! Англичанин был потрясен совершенно. Дапкунайте его долго успокаивала, типа русские – они другие, у них все иначе…

– А как ты к Михалкову относишься?

– Это очень хороший режиссер. «Неоконченная пьеса для пианино» – это здорово. Когда я в Горьком учился, я раз шесть на него ходил.

– А чем тебе не нравится сериал «Менты»? Народ же любит. А для тебя это вроде критерий…